Очередь за хлебом - Александр Розенбаум Übersetzung ins Englische

Очередь за хлебом

Улицы, проспекты, бульвары, переулки,
Зимние морозы и летняя жара.
Никогда до дома не доносил я булки,
Когда её горяченькую брал.
Десять дет от роду и вся жизнь до неба,
И всего два пуда в школе на весах.
Мама говорила: - Дуй, сынок, за хлебом.
И я дул, как "ветер в паруса".
А "городская" - семь копеек,
И шестнадцать - круглый хлеб,
То деревья зеленеют,
То позёмка по земле.
За одиннадцать калачик
И батон за двадцать две,
А пацаны гоняют мячик во дворе.
Чуть поддатый дядька разгрузил машину.
Чинно соблюдает очередь закон.
Вся страна недавно сухари сушила,
И редкий фраер лезет на рожон.
А я стою, считаю ловко
Воровским своим умом:
"Городская" с газировкой -
Получилось эскимо,
На пломбир за двадцать восемь
За всю жизнь не собрать...
Батя выпорет, не спросит,
Как пить дать.
Толстую соседку будто понарошку
Офицерик лётный возле кассы жмёт.
Жмут мои монетки потные ладошки,
И цифрами стреляет пулемёт.
А кто не видел, тот не "вломит",
Слово гадское "нельзя".
На батоне сэкономил
И конфет "Кавказских" взял.
Есть, конечно, повкуснее,
Только ближе пацанам -
Те, что рубль пятьдесят за килограмм.
Ёрзая на стуле, будто в нём иголки,
Дядя Жорик с места вечер не встаёт.
Пас отдал Рагулин, Толя Фирсов щёлкнул,
И Дзурилла шайбу достаёт.
А "городская" - семь копеек,
И шестнадцать - круглый хлеб,
То деревья зеленеют,
То позёмка по земле.
За одиннадцать калачик
И батон за двадцать две,
А пацаны гоняют мячик во дворе.

Bread Line

Streets, avenues, boulevards, and alleyways,
Winter frosts and summer's scorching blaze.
Never did I bring the loaf home whole, my dear,
When I took it warm from the bakery, so near.
Ten years old, my whole life reaching for the sky,
Barely sixty pounds, as the school scales would cry.
Mom would say: "Run, son, get the bread,"
And I'd run like the wind, sails overhead.
The "city loaf" - seven kopecks it cost,
And sixteen for the round one, never to be lost.
Trees turning green, then snowdrifts on the ground,
Seasons changing, turning all around.
Eleven for a roll, a sweet and simple treat,
And twenty-two for a baguette, long and neat,
While the boys kicked the ball in the yard with glee.
A tipsy fellow unloaded the bread truck, you see,
The line politely followed the law, it's true.
The whole country had dried bread crusts not long ago,
And only a rare fool would dare to jump the queue.
And I stood there, calculating with a sly mind,
Like a little thief, a way I hoped to find:
"City loaf" with soda, a sweet delight,
An ice cream treat, shining oh so bright,
For twenty-eight kopecks, a creamy, dreamy swirl...
In my whole life, I couldn't save that much, girl.
Dad would tan my hide, no questions asked, I knew,
As sure as day, it would be coming due.
A stout neighbor, as if in a playful jest,
Was squeezed by a pilot near the cashier's nest.
My sweaty palms clutched the coins so tight,
The cash register clicked, like a machine gun in the night.
Those who haven't seen, won't understand the plight,
The awful word, "you can't," what a terrible blight.
Saved on the baguette, a sacrifice I made,
And got "Caucasus" candies, a sweet parade.
There are tastier treats, that much is true,
But these were closer to the boys, me and you,
Those that cost a ruble fifty a kilo, don't you see?
Fidgeting on his chair, like needles pricking his knee,
Uncle Zhorik wouldn't leave his post all night.
Ragulin passed the puck, Firsov took a shot so bright,
And Dzurilla fished the puck out of the net's tight hold.
The "city loaf" - seven kopecks, a story told,
And sixteen for the round one, worth more than gold,
Trees turning green, then snowdrifts on the ground,
Seasons changing, turning all around.
Eleven for a roll, a sweet and simple treat,
And twenty-two for a baguette, long and neat,
While the boys kicked the ball in the yard with glee.