Слог 6 - Alai Oli translation in German

Слог 6

И вот однажды ночью, когда меня терзала головная боль
И сон сторонился меня
Я вдруг явственно услышал песню страдания
"Мерещится должно быть," — подумал я вначале
"Кто может здесь петь абхазскую песню о ранении?"
Но мне не мерещилось

Потрясённый и забыв о собственной боли
Я, приложив ухо к холодной булыжни, стал прислушиваться
Мой слух стал чуток, как у летучей мыши
Нет, это было не миражом слуха
Действительно, кто-то глухим, зыбким от страданья голосом пел знакомую песню

Порой песню прерывал мучительный грудной кашель
Или узник в соседней комнате замолкал, впадал в забытие
Но потом мне снова слышался печальный мужественный напев
Я улавливал не все слова, а только отдельные из них
Но этого было достаточно, чтоб понять, о чём поёт сосед за стеной

До зари я не сомкнул глаз. День прошёл в ожидании
И когда далёкая звезда над вершиной снова начала мерцать
До меня донеслась его песня
От матери абхазки я ещё в детстве узнал, что песню о ранении поёт мужчина
Когда он смертельно ранен

Долг и обычай обязывали меня прийти на помощь
Но как это сделать? Призвать к милосердию стражника?
В тюрьме для пожизненно заключённых любой из стражников не понял бы меня
Ибо жалеющий арестанта он мог желать ему только смерти
Лишь она избавляла от мук. А счастливым узником считался тот, кто умирал быстро

Silbe 6

Und eines Nachts, als mich Kopfschmerzen quälten
und der Schlaf mich mied,
hörte ich plötzlich deutlich ein Klagelied.
"Das muss eine Täuschung sein", dachte ich zuerst.
"Wer könnte hier ein abchasisches Lied über eine Verwundung singen?"
Aber es war keine Täuschung.

Erschüttert und meinen eigenen Schmerz vergessend,
legte ich mein Ohr an den kalten Stein und lauschte.
Mein Gehör wurde scharf wie das einer Fledermaus.
Nein, es war keine Sinnestäuschung.
Tatsächlich sang jemand mit dumpfer, vor Leid zitternder Stimme ein bekanntes Lied.

Manchmal wurde das Lied von einem qualvollen Husten unterbrochen,
oder der Gefangene im Nebenzimmer verstummte und verfiel in Ohnmacht.
Aber dann hörte ich wieder den traurigen, mutigen Gesang.
Ich verstand nicht alle Worte, sondern nur einzelne davon,
aber das reichte aus, um zu verstehen, worüber mein Nachbar hinter der Wand sang, mein Liebster.

Bis zum Morgengrauen schloss ich kein Auge. Der Tag verging in Erwartung.
Und als der ferne Stern über dem Gipfel wieder zu flimmern begann,
drang sein Lied zu mir.
Von meiner abchasischen Mutter hatte ich schon als Kind erfahren, dass ein Mann das Lied über eine Verwundung singt,
wenn er tödlich verwundet ist.

Pflicht und Brauch geboten mir, zu Hilfe zu eilen,
aber wie sollte ich das tun? Den Wächter um Barmherzigkeit bitten?
Im Gefängnis für lebenslänglich Verurteilte würde mich keiner der Wächter verstehen,
denn wenn er Mitleid mit einem Häftling hätte, könnte er ihm nur den Tod wünschen.
Nur dieser erlöste von den Qualen. Und als glücklicher Gefangener galt der, der schnell starb.