Lyrics and translation Leo Ferré - Il n'y a plus rien

Il n'y a plus rien

Écoute, écoute... Dans le silence de la mer, il y a comme un balancement maudit qui vous met le coeur à l′heure, avec le sable qui se remonte un peu, comme les vieilles putes qui remontent leur peau, qui tirent la couverture.

Immobile... L'immobilité, ça dérange le siècle.
C′est un peu le sourire de la vitesse, et ça sourit pas lerche, la vitesse, en ces temps.
Les amants de la mer s'en vont en Bretagne ou à Tahiti...
C'est vraiment con, les amants.

IL n′y a plus rien

Camarade maudit, camarade misère...
Misère, c′était le nom de ma chienne qui n'avait que trois pattes.
L′autre, le destin la lui avait mise de côté pour les olympiades de la bouffe et des culs semestriels qu'elle accrochait dans les buissons pour y aller de sa progéniture.
Elle est partie, Misère, dans des cahots, quelque part dans la nuit des chiens.
Camarade tranquille, camarade prospère,
Quand tu rentreras chez toi
Pourquoi chez toi?
Quand tu rentreras dans ta boîte, rue d′Alésia ou du Faubourg
Si tu trouves quelqu'un qui dort dans ton lit,
Si tu y trouves quelqu′un qui dort
Alors va-t-en, dans le matin clairet
Seul
Te marie pas
Si c'est ta femme qui est là, réveille-la de sa mort imagée

Fous-lui une baffe, comme à une qui aurait une syncope ou une crise de nerfs...
Tu pourras lui dire: "T'as pas honte de t′assumer comme ça dans ta liquide sénescence.
Dis, t′as pas honte? Alors qu'il y a quatre-vingt-dix mille espèces de fleurs?
Espèce de conne!
Et barre-toi!
Divorce-la
Te marie pas!
Tu peux tout faire:
T′empaqueter dans le désordre, pour l'honneur, pour la conservation du titre...

Le désordre, c′est l'ordre moins le pouvoir!

Il n′y a plus rien

Je suis un nègre blanc qui mange du cirage
Parce qu'il se fait chier à être blanc, ce nègre,
Il en a marre qu'on lui dise: " Sale blanc!"

A Marseille, la sardine qui bouche le Port
Était bourrée d′héroïne
Et les hommes-grenouilles n′en sont pas revenus...
Libérez les sardines
Et y'aura plus de mareyeurs!

Si tu savais ce que je sais
On te montrerait du doigt dans la rue
Alors il vaut mieux que tu ne saches rien
Comme ça, au moins, tu es peinard, anonyme, Citoyen!

Tu as droit, Citoyen, au minimum décent
A la publicité des enzymes et du charme
Au trafic des dollars et aux traficants d′armes
Qui traînent les journaux dans la boue et le sang
Tu as droit à ce bruit de la mer qui descend
Et si tu veux la prendre elle te fera du charme
Avec le vent au cul et des sextants d'alarme
Et la mer reviendra sans toi si tu es méchant

Les mots... toujours les mots, bien sûr!
Citoyens! Aux armes!
Aux pépées, Citoyens! A l′Amour, Citoyens!
Nous entrerons dans la carrière quand nous aurons cassé la gueule à nos ainés!
Les préfectures sont des monuments en airain... un coup d'aile d′oiseau ne les entame même pas... C'est vous dire!

Nous ne sommes même plus des juifs allemands
Nous ne sommes plus rien

Il n'y a plus rien

Des futals bien coupés sur lesquels lorgnent les gosses, certes!
Des poitrines occupées
Des ventres vacants
Arrange-toi avec ça!

Le sourire de ceux qui font chauffer leur gamelle sur les plages reconverties et démoustiquées
C′est-à-dire en enfer, là où Dieu met ses lunettes noires pour ne pas risquer d′être reconnu par ses admirateurs
Dieu est une idole, aussi!
Sous les pavés il n'y a plus la plage
Il y a l′enfer et la Sécurité
Notre vraie vie n'est pas ailleurs, elle est ici
Nous sommes au monde, on nous l′a assez dit
N'en déplaise à la littérature

Les mots, nous leur mettons des masques, un bâillon sur la tronche
A l′encyclopédie, les mots!
Et nous partons avec nos cris!
Et voilà!

Il n'y a plus rien... plus, plus rien

Je suis un chien?
Perhaps!
Je suis un rat
Rien

Avec le coeur battant jusqu'à la dernière battue

Nous arrivons avec nos accessoires pour faire le ménage dans la tête des gens:
"Apprends donc à te coucher tout nu!
"Fous en l′air tes pantoufles!
"Renverse tes chaises!
"Mange debout!
"Assois-toi sur des tonnes d′inconvenances et montre-toi à la fenêtre en gueulant des gueulantes de principe

Si jamais tu t'aperçois que ta révolte s′encroûte et devient une habituelle révolte, alors,
Sors
Marche
Crève
Baise
Aime enfin les arbres, les bêtes et détourne-toi du conforme et de l'inconforme
Lâche ces notions, si ce sont des notions
Rien ne vaut la peine de rien

Il n′y a plus rien... plus, plus rien

Invente des formules de nuit: CLN... C'est la nuit!
Même au soleil, surtout au soleil, c′est la nuit
Tu peux crever... Les gens ne retiendront même pas une de leur inspiration.
Ils canaliseront sur toi leur air vicié en des regrets éternels puant le certificat d'études et le catéchisme ombilical.
C'est vraiment dégueulasse
Ils te tairont, les gens.
Les gens taisent l′autre, toujours.
Regarde, à table, quand ils mangent...
Ils s′engouffrent dans l'innommé
Ils se dépassent eux-mêmes et s′en vont vers l'ordure et le rot ponctuel!

La ponctuation de l′absurde, c'est bien ce renversement des réacteurs abdominaux, comme à l′atterrissage: on rote et on arrête le massacre.
Sur les pistes de l'inconscient, il y a des balises baveuses toujours un peu se souvenant du frichti, de l'organe, du repu.

Mes plus beaux souvenirs sont d′une autre planète
Où les bouchers vendaient de l′homme à la criée

Moi, je suis de la race ferroviaire qui regarde passer les vaches
Si on ne mangeait pas les vaches, les moutons et les restes
Nous ne connaîtrions ni les vaches, ni les moutons, ni les restes...
Au bout du compte, on nous élève pour nous becqueter
Alors, becquetons!
Côte à l'os pour deux personnes, tu connais?

Heureusement il y a le lit: un parking!
Tu viens, mon amour?
Et puis, c′est comme à la roulette: on mise, on mise...
Si la roulette n'avait qu′un trou, on nous ferait miser quand même
D'ailleurs, c′est ce qu'on fait!
Je comprends les joueurs: ils ont trente-cinq chances de ne pas se faire mettre...
Et ils mettent, ils mettent...
Le drame, dans le couple, c'est qu′on est deux
Et qu′il n'y a qu′un trou dans la roulette...

Quand je vois un couple dans la rue, je change de trottoir

Te marie pas
Ne vote pas
Sinon t'es coincé

Elle était belle comme la révolte
Nous l′avions dans les yeux,
Dans les bras dans nos futals
Elle s'appelait l′imagination

Elle dormait comme une morte, elle était comme morte
Elle sommeillait
On l'enterra de mémoire

Dans le cocktail Molotov, il faut mettre du Martini, mon petit!

Transbahutez vos idées comme de la drogue... Tu risques rien à la frontière
Rien dans les mains
Rien dans les poches

Tout dans la tronche!

- Vous n'avez rien à déclarer?
- Non.
- Comment vous nommez-vous?
- Karl Marx.
- Allez, passez!

Nous partîmes... Nous étions une poignée...
Nous nous retrouverons bientôt démunis, seuls, avec nos projets d′imagination dans le passé
Écoutez-les... Écoutez-les...
Ça rape comme le vin nouveau
Nous partîmes... Nous étions une poignée
Bientôt ça débordera sur les trottoirs
La parlote ça n′est pas un détonateur suffisant
Le silence armé, c'est bien, mais il faut bien fermer sa gueule...
Toutes des concierges!
Écoutez-les...

Il n′y a plus rien

Si les morts se levaient?
Hein?

Nous étions combien?
Ça ira!

La tristesse, toujours la tristesse...

Ils chantaient, ils chantaient...
Dans les rues...

Te marie pas Ceux de San Francisco, de Paris, de Milan
Et ceux de Mexico
Bras dessus bras dessous
Bien accrochés au rêve

Ne vote pas

0 DC8 des Pélicans
Cigognes qui partent à l'heure
Labrador Lèvres des bisons
J′invente en bas des rennes bleus
En habit rouge du couchant
Je vais à l'Ouest de ma mémoire
Vers la Clarté vers la Clarté

Je m′éclaire la Nuit dans le noir de mes nerfs
Dans l'or de mes cheveux j'ai mis cent mille watts
Des circuits sont en panne dans le fond de ma viande
J′imagine le téléphone dans une lande
Celle où nous nous voyons moi et moi
Dans cette brume obscène au crépuscule teint
Je ne suis qu′un voyant embarrassé de signes
Mes circuits déconnectent
Je ne suis qu'un binaire

Mon fils, il faut lever le camp comme lève la pâte
Il est tôt Lève-toi Prends du vin pour la route
Dégaine-toi du rêve anxieux des biens assis
Roule Roule mon fils vers l′étoile idéale
Tu te rencontreras Tu te reconnaîtras
Ton dessin devant toi, tu rentreras dedans
La mue ça ses fait à l'envers dans ce monde inventif
Tu reprendras ta voix de fille et chanteras Demain
Retourne tes yeux au-dedans de toi
Quand tu auras passé le mur du mur
Quand tu auras autrepassé ta vision
Alors tu verras rien

Il n′y a plus rien

Que les pères et les mères
Que ceux qui t'ont fait
Que ceux qui ont fait tous les autres
Que les "monsieur"
Que les "madame"
Que les "assis" dans les velours glacés, soumis, mollasses
Que ces horribles magasins bipèdes et roulants
Qui portent tout en devanture
Tous ceux-là à qui tu pourras dire:

Monsieur!
Madame!

Laissez donc ces gens-là tranquilles
Ces courbettes imaginées que vous leur inventez
Ces désespoirs soumis
Toute cette tristesse qui se lève le matin à heure fixe pour aller gagner VOS sous,
Avec les poumons resserrés
Les mains grandies par l′outrage et les bonnes moeurs
Les yeux défaits par les veilles soucieuses...
Et vous comptez vos sous?
Pardon... LEURS sous!

Ce qui vous déshonore
C'est la propreté administrative, écologique dont vous tirez orgueil
Dans vos salles de bains climatisées
Dans vos bidets déserts
En vos miroirs menteurs...

Vous faites mentir les miroirs
Vous êtes puissants au point de vous refléter tels que vous êtes
Cravatés
Envisonnés
Empapaoutés de morgue et d'ennui dans l′eau verte qui descend
Des montagnes et que vous vous êtes arrangés pour soumettre
A un point donné
A heure fixe
Pour vos narcissiques partouzes.
Vous vous regardez et vous ne pouvez même plus vous reconnaître
Tellement vous êtes beaux
Et vous comptez vos sous
En long
En large
En marge
De ces salaires que vous lâchez avec précision
Avec parcimonie
J′allais dire "en douce" comme ces aquilons avant-coureurs et qui racontent les exploits du bol alimentaire, avec cet apparat vengeur et nivellateur qui empêche toute identification...
Je veux dire que pour exploiter votre prochain, vous êtes les champions de l'anonymat.

Les révolutions? Parlons-en!
Je veux parler des révolutions qu′on peut encore montrer
Parce qu'elles vous servent,
Parce qu′elles vous ont toujours servis,
Ces révolutions de "l'histoire",
Parce que les "histoires" ça vous amuse, avant de vous intéresser,
Et quand ça vous intéresse, il est trop tard, on vous dit qu′il s'en prépare une autre.
Lorsque quelque chose d'inédit vous choque et vous gêne,
Vous vous arrangez la veille, toujours la veille, pour retenir une place
Dans un palace d′exilés, entouré du prestige des déracinés.
Les racines profondes de ce pays, c′est Vous, paraît-il,
Et quand on vous transbahute d'un "désordre de la rue", comme vous dites, à un "ordre nouveau" comme ils disent, vous vous faites greffer au retour et on vous salue.

Depuis deux cent ans, vous prenez des billets pour les révolutions.
Vous seriez même tentés d′y apporter votre petit panier,
Pour n'en pas perdre une miette, n′est-ce-pas?
Et les "vauriens" qui vous amusent, ces "vauriens" qui vous dérangent aussi, on les enveloppe dans un fait divers pendant que vous enveloppez les "vôtres" dans un drapeau.

Vous vous croyez toujours, vous autres, dans un haras!
La race ça vous tient debout dans ce monde que vous avez assis.
Vous avez le style du pouvoir
Vous en arrivez même à vous parler à vous-mêmes
Comme si vous parliez à vos subordonnés,
De peur de quitter votre stature, vos boursouflures, de peur qu'on vous montre du doigt, dans les corridors de l′ennui, et qu'on se dise: "Tiens, il baisse, il va finir par se plier, par ramper"
Soyez tranquilles! Pour la reptation, vous êtes imbattables; seulement, vous ne vous la concédez que dans la métaphore...
Vous voulez bien vous allonger mais avec de l'allure,
Cette "allure" que vous portez, Monsieur, à votre boutonnière,
Et quand on sait ce qu′a pu vous coûter de silences aigres,
De renvois mal aiguillés
De demi-sourires séchés comme des larmes,
Ce ruban malheureux et rouge comme la honte dont vous ne vous êtes jamais décidé à empourprer votre visage,
Je me demande comment et pourquoi la Nature met
Tant d′entêtement,
Tant d'adresse
Et tant d′indifférence biologique
A faire que vos fils ressemblent à ce point à leurs pères,
Depuis les jupes de vos femmes matrimoniaires
Jusqu'aux salonnardes équivoques où vous les dressez à boire,
Dans votre grand monde,
A la coupe des bien-pensants.

Moi, je suis un bâtard.
Nous sommes tous des bâtards.
Ce qui nous sépare, aujourd′hui, c'est que votre bâtardise à vous est sanctionnée par le code civil
Sur lequel, avec votre permission, je me plais à cracher, avant de prendre congé.
Soyez tranquilles, Vous ne risquez Rien

Il n′y a plus rien

Et ce rien, on vous le laisse!
Foutez-vous en jusque-là, si vous pouvez,
Nous, on peut pas.
Un jour, dans dix mille ans,
Quand vous ne serez plus là,
Nous aurons TOUT
Rien de vous
Tout de nous
Nous aurons eu le temps d'inventer la Vie, la Beauté, la Jeunesse,
Les Larmes qui brilleront comme des émeraudes dans les yeux des filles,
Le sourire des bêtes enfin détraquées,
La priorité à Gauche, permettez!

Nous ne mourrons plus de rien
Nous vivrons de tout

Et les microbes de la connerie que nous n'aurez pas manqué de nous léguer, montant
De vos fumures
De vos livres engrangés dans vos silothèques
De vos documents publics
De vos règlements d′administration pénitentiaire
De vos décrets
De vos prières, même,
Tous ces microbes...
Soyez tranquilles,
Nous aurons déjà des machines pour les révoquer

NOUS AURONS TOUT

Dans dix mille ans.

Ничего не осталось

Слушай, слушай... В тишине моря есть какое-то проклятое колыхание, которое заставляет сердце биться в такт с песком, который немного поднимается, как старые шлюхи, натягивающие кожу, подтягивающие одеяло.

Неподвижность... Неподвижность смущает наш век.
Это как улыбка скорости, а скорость сейчас не улыбается, дорогая.
Любители моря уезжают в Бретань или на Таити...
Какие же глупцы эти любовники.

Ничего не осталось

Товарищ проклятый, товарищ нищета...
Нищета — так звали мою собаку, у которой было всего три лапы.
Четвертую судьба приберегла для олимпиады по жратве и для полугодовых шашней, которые она устраивала в кустах, чтобы произвести на свет потомство.
Она ушла, моя Нищета, в судорогах, куда-то в собачью ночь.
Товарищ спокойный, товарищ пре prosperous,
Когда ты вернешься домой
Зачем домой?
Когда ты вернешься в свою коробку на улице Алезия или в пригороде,
Если ты найдешь кого-то спящего в твоей постели,
Если ты найдешь там кого-то спящего,
Тогда уходи, в светлеющее утро,
Один.
Не женись.
Если это твоя жена, разбуди ее от ее образной смерти.

Дай ей пощечину, как той, у которой обморок или нервный припадок...
Ты можешь сказать ей: "Тебе не стыдно принимать себя такой, в твоем жидком увядании?
Скажи, тебе не стыдно? Ведь существует девяносто тысяч видов цветов?
Дура!
И убирайся!
Разведись с ней.
Не женись!
Ты можешь сделать все, что угодно:
Собрать вещи в беспорядке, ради чести, ради сохранения титула...

Беспорядок — это порядок минус власть!

Ничего не осталось

Я белый негр, который ест ваксу,
Потому что ему надоело быть белым, этому негру,
Ему надоело, что ему говорят: "Грязный белый!"

В Марселе сардина, которая заблокировала порт,
Была накачана героином,
И водолазы оттуда не вернулись...
Освободите сардин,
И не будет больше торговцев рыбой!

Если бы ты знала, что знаю я,
На тебя бы показывали пальцем на улице,
Так что лучше тебе ничего не знать,
Так, по крайней мере, ты спокойна, анонимна, гражданка!

У тебя есть право, гражданка, на достойный минимум,
На рекламу энзимов и шарма,
На торговлю долларами и торговцев оружием,
Которые втаптывают газеты в грязь и кровь.
У тебя есть право на этот шум моря, который стихает,
И если ты захочешь взять его, оно очарует тебя,
С попутным ветром и секстантами тревоги,
И море вернется без тебя, если ты злая.

Слова... всегда слова, конечно!
Граждане! К оружию!
К девкам, граждане! К любви, граждане!
Мы вступим в должность, когда разобьем морды нашим старшим!
Префектуры — это памятники из бронзы... взмах птичьего крыла их даже не поцарапает... Вот так!

Мы даже больше не немецкие евреи,
Мы — ничто.

Ничего не осталось

Хорошо скроенные штаны, на которые заглядываются дети, конечно!
Занятые груди,
Пустые животы,
Разбирайся с этим сама!

Улыбка тех, кто греет свою похлебку на переоборудованных и обработанных от комаров пляжах,
То есть в аду, там, где Бог надевает темные очки, чтобы его не узнали поклонники.
Бог тоже идол!
Под булыжниками больше нет пляжа,
Там ад и безопасность.
Наша настоящая жизнь не где-то там, она здесь.
Мы в этом мире, нам это достаточно часто говорили.
Не в обиду литературе.

Словам мы надеваем маски, кляп на морду.
В энциклопедию, слова!
И мы уходим с нашими криками!
Вот так!

Ничего не осталось... больше, больше ничего

Я собака?
Возможно!
Я крыса.
Ничто.

С сердцем, бьющимся до последнего удара.

Мы приходим с нашими инструментами, чтобы навести порядок в головах людей:
"Научись спать голой!"
"Выбрось свои тапочки!"
"Переверни свои стулья!"
"Ешь стоя!"
"Сиди на куче неприличий и показывайся в окне, выкрикивая лозунги из принципа."

Если ты вдруг заметишь, что твой бунт покрывается коркой и становится привычным бунтом, тогда
Выходи.
Иди.
Умирай.
Трахайся.
Люби, наконец, деревья, зверей и отвернись от конформного и неконформного.
Брось эти понятия, если это понятия.
Ничто не стоит ничего.

Ничего не осталось... больше, больше ничего

Придумывай ночные формулы: CLN... Это ночь!
Даже на солнце, особенно на солнце, это ночь.
Ты можешь умереть... Люди даже не вспомнят ни одного своего вздоха.
Они направят на тебя свой спертый воздух в вечных сожалениях, воняющих аттестатом зрелости и пуповинным катехизисом.
Это действительно отвратительно.
Они будут молчать о тебе, люди.
Люди всегда замалчивают другого.
Посмотри, за столом, когда они едят...
Они поглощают безымянное,
Они превосходят самих себя и идут к грязи и пунктуальной отрыжке!

Пунктуация абсурда — это как раз эта работа брюшных реакторов, как при посадке: рыгаешь и прекращаешь бойню.
На взлетно-посадочных полосах бессознательного есть слюнявые маяки, всегда немного помнящие о жратве, об органе, о насыщении.

Мои лучшие воспоминания с другой планеты,
Где мясники продавали человечину с аукциона.

Я из железнодорожной породы, которая смотрит, как проходят коровы.
Если бы мы не ели коров, овец и объедки,
Мы бы не знали ни коров, ни овец, ни объедков...
В конце концов, нас выращивают, чтобы нас склевали.
Так давайте же клевать!
Антрекот на двоих, знаешь?

К счастью, есть кровать: парковка!
Идешь, любовь моя?
А потом, как в рулетке: ставим, ставим...
Если бы в рулетке было только одно отверстие, нас бы все равно заставили ставить.
Впрочем, так и есть!
Я понимаю игроков: у них тридцать пять шансов не проиграть...
И они ставят, ставят...
Драма в паре в том, что нас двое,
А в рулетке только одно отверстие...

Когда я вижу пару на улице, я перехожу на другую сторону.

Не женись.
Не голосуй.
Иначе ты попал.

Она была прекрасна, как бунт.
Мы видели ее в глазах,
В руках, в наших штанах.
Ее звали воображение.

Она спала как мертвая, она была как мертвая.
Она дремала.
Мы похоронили ее в памяти.

В коктейль Молотова нужно добавить мартини, детка!

Перевозите свои идеи, как наркотики... На границе вам ничего не грозит.
Ничего в руках,
Ничего в карманах.

Все в голове!

- Вам нечего декларировать?
- Нет.
- Ваше имя?
- Карл Маркс.
- Проходите!

Мы ушли... Нас была горстка...
Скоро мы снова окажемся беззащитными, одни, с нашими проектами воображения в прошлом.
Послушай их... Послушай их...
Это царапает, как молодое вино.
Мы ушли... Нас была горстка.
Скоро это выплеснется на тротуары.
Болтовня — недостаточный детонатор.
Вооруженное молчание — это хорошо, но нужно крепко держать язык за зубами...
Все как консьержки!
Послушай их...

Ничего не осталось

А если мертвые восстанут?
А?

Сколько нас было?
Все будет хорошо!

Печаль, всегда печаль...

Они пели, пели...
На улицах...

Не женись. Те, кто из Сан-Франциско, из Парижа, из Милана,
И те, кто из Мехико,
Под руку,
Крепко держась за мечту.

Не голосуй.

0 DC8 пеликанов,
Аисты, улетающие вовремя,
Губы лабрадоров, бизонов,
Я выдумываю внизу синих оленей,
В красном одеянии заката,
Я иду на запад моей памяти,
К свету, к свету.

Я освещаю ночь в темноте моих нервов,
В золото моих волос я вложил сто тысяч ватт.
Цепи вышли из строя в глубине моей плоти.
Я представляю себе телефон в пустыне,
Ту, где мы видимся, я и я,
В этом непристойном тумане в окрашенных сумерках.
Я всего лишь провидец, смущенный знаками.
Мои цепи отключаются.
Я всего лишь двоичный код.

Сын мой, нужно сниматься с места, как поднимается тесто.
Рано. Вставай. Возьми вина на дорожку.
Выбирайся из тревожного сна благополучных.
Катись, катись, сын мой, к идеальной звезде.
Ты встретишь себя. Ты узнаешь себя.
Твой рисунок перед тобой, ты войдешь в него.
Линька происходит наоборот в этом изобретательном мире.
Ты снова обретешь свой девичий голос и споешь "Завтра".
Обрати свой взгляд внутрь себя.
Когда ты пройдешь стену стены,
Когда ты превзойдешь свое видение,
Тогда ты ничего не увидишь.

Ничего не осталось

Только отцы и матери,
Только те, кто тебя создал,
Только те, кто создал всех остальных,
Только "господа",
Только "госпожи",
Только "сидящие" в ледяном бархате, покорные, вялые,
Только эти ужасные двуногие и катящиеся магазины,
Которые выставляют все напоказ.
Всем им ты сможешь сказать:

Господин!
Госпожа!

Оставьте этих людей в покое,
Эти воображаемые поклоны, которые вы им выдумываете,
Это покорное отчаяние,
Всю эту печаль, которая поднимается утром в определенный час, чтобы идти зарабатывать ВАШИ деньги,
Со сжатыми легкими,
С руками, огрубевшими от обиды и хороших манер,
С глазами, потускневшими от тревожных бессонных ночей...
И вы считаете свои деньги?
Простите... ИХ деньги!

Что вас бесчестит,
Так это административная, экологическая чистота, которой вы гордитесь,
В ваших ванных комнатах с кондиционерами,
В ваших пустых биде,
В ваших лживых зеркалах...

Вы заставляете зеркала лгать.
Вы настолько могущественны, что отражаетесь такими, какие вы есть:
В галстуках,
В окружении,
Пропитанные высокомерием и скукой в зеленой воде, которая стекает
С гор, которые вы умудрились подчинить
В определенной точке,
В определенный час,
Для ваших нарциссических оргий.
Вы смотрите на себя и больше не можете узнать себя,
Настолько вы прекрасны.
И вы считаете свои деньги
Вдоль,
Поперек,
По краям
Этих зарплат, которые вы выдаете с точностью,
С бережливостью,
Я хотел сказать "втихаря", как эти предвестники-ветры, которые рассказывают о подвигах пищеварительного тракта, с этим мстительным и уравнительным аппаратом, который препятствует любой идентификации...
Я хочу сказать, что в эксплуатации ближнего вы — чемпионы анонимности.

Революции? Давайте поговорим о них!
Я хочу поговорить о революциях, которые еще можно показать,
Потому что они служат вам,
Потому что они всегда служили вам,
Эти революции "истории",
Потому что "истории" вас забавляют, прежде чем заинтересовать,
А когда они вас заинтересовывают, уже слишком поздно, вам говорят, что готовится другая.
Когда что-то беспрецедентное шокирует и беспокоит вас,
Вы накануне, всегда накануне, устраиваетесь так, чтобы занять место
В дворце изгнанников, окруженном престижем лишенных корней.
Глубокие корни этой страны — это Вы, кажется,
И когда вас переносят из "беспорядка на улице", как вы говорите, в "новый порядок", как говорят они, вас пересаживают по возвращении, и вас приветствуют.

Двести лет вы покупаете билеты на революции.
Вы бы даже хотели взять с собой свою маленькую корзинку,
Чтобы не потерять ни крошки, не так ли?
А "негодяев", которые вас забавляют, этих "негодяев", которые вас также беспокоят, заворачивают в происшествие, пока вы заворачиваете "своих" во флаг.

Вы всегда считаете себя в конюшне!
Порода поддерживает вас в этом мире, который вы усадили.
У вас есть стиль власти.
Вы даже дошли до того, что разговариваете сами с собой,
Как будто разговариваете со своими подчиненными,
Боясь потерять свой статус, свою напыщенность, боясь, что на вас покажут пальцем в коридорах скуки и скажут: "Смотрите, он сдает, он скоро согнется, станет преползать".
Будьте спокойны! В пресмыкании вам нет равных; только вы позволяете себе это только в метафоре...
Вы согласны лечь, но с достоинством,
С этим "достоинством", которое вы носите, господин, в петличке.
И когда знаешь, чего вам стоили эти кислые молчания,
Эти неудачные увольнения,
Эти полуулыбки, высохшие, как слезы,
Эта несчастная лента, красная, как стыд, которым вы так и не решились залить свое лицо,
Я удивляюсь, как и почему Природа вкладывает
Столько упорства,
Столько ловкости
И столько биологического безразличия
В то, чтобы ваши сыновья были так похожи на своих отцов,
От юбок ваших жен,
До сомнительных салонов, где вы учите их пить,
В вашем высшем свете,
Из чаши благонамеренных.

Я — ублюдок.
Мы все ублюдки.
Что нас разделяет сегодня, так это то, что ваша ублюдство подтверждено гражданским кодексом,
На который, с вашего позволения, я с удовольствием плюю, прежде чем откланяться.
Будьте спокойны, вам Ничего не грозит.

Ничего не осталось

И это ничто мы оставляем вам!
Засуньте его себе, если сможете,
Мы не можем.
Однажды, через десять тысяч лет,
Когда вас больше не будет,
У нас будет ВСЕ.
Ничего от вас.
Все от нас.
У нас будет время изобрести Жизнь, Красоту, Молодость,
Слезы, которые будут сиять, как изумруды, в глазах девушек,
Улыбку зверей, наконец-то сломленных,
Приоритет слева, позвольте!

Мы больше не будем умирать от ничего.
Мы будем жить всем.

И микробы глупости, которые вы не преминете нам завещать, поднимаясь
Из вашего навоза,
Из ваших книг, хранящихся в ваших силосных башнях,
Из ваших публичных документов,
Из ваших тюремных правил,
Из ваших указов,
Из ваших молитв, даже,
Все эти микробы...
Будьте спокойны,
У нас уже будут машины, чтобы их уничтожить.

У НАС БУДЕТ ВСЕ.

Через десять тысяч лет.