Lyrics and translation Maxime Le Forestier - Mémoires d'une table

Mémoires d'une table

Depuis le temps que j'étais à ma place
Que je trônais dans la salle à manger
J'ai vu passer un siècle comme passent
Dix milles années quand on est un rocher.
Bien sur, cent fois, on a changé les chaises
Mais on ne peut parler de compagnie
Avec des gens dont l'humour est punaise et rempaillage l'unique souci.

Quant aux humains, pardonnez-moi, c'est pire.
Ce que j'ai vu est à vous dégoûter
Et j'en connais qui donneraient un empire
Pour m'empêcher aujourd'hui de parler.
À mes débuts, je sortis pimpante
Fraîche et menue des mains du menuisier
Pour atterrir chez ton arrière-grand-tante
Troisième étage, face à l'escalier.

Bien qu'elle n'eut alors que vingt ans d'âge
C'était déjà ce qu'on t'a raconté
Vieille, maniaque, obsédée du ménage.
J'en ai les reins encore tout esquintés.
Si j'ai souffert d'une façon certaine sous le cirage et la paille de fer
Un seul dîner, une fois par semaine
C'est emmerdant mais c'est pas l'enfer.

Quand elle est morte, pour son héritage
Sur mon plateau, frappaient les héritiers
Puis ton grand-père, à la fin du carnage
Prit la maison et la salle à manger.
Si tu savais combien il est pénible d'être la table d'un jeune marié
D'être pudique et néanmoins la cible des érotismes de l'après-dîner.

Et j'ai connu toute sorte d'outrages, taches de vin et taches de café
Tâches enfin que tout les bons usages
Même aujourd'hui, m'empêchent de nommer.
Ton père et ses compositions françaises qu'il écrivait à tort et à travers
Insanités, maladresses, fadaises que j'ai encore, imprimées à l'envers

Et les Noëls, les repas de famille
La politique et les pleurs des enfants
Et le papa faisant du pied aux filles
La triste vie nageant dans le vin blanc
Et les matins des lendemains de fêtes
Sous le pain dur et le verre brisé
Et les longs soirs et les nuits de défaites
Sous les alcools et les fronts appuyés.

Je suis moulue, vermoulue, je suis vieille.
Je les entends jusqu'après leur trépas.
Certaines nuits, je sens bien qu'ils essayent
De me parler, mais je ne bouge pas
Et quand ma vie finira dans les flammes, dis au poète qui voulait savoir
Si les objets étaient doués d'une âme
Que j'aurais préféré n'en pas avoir!
Si les objets étaient doués d'une âme
Que j'aurais préféré n'en pas avoir!

Воспоминания стола

Сколько времени я простоял на своем месте,
Восседая в столовой,
Я видел, как проходит век, словно проходят
Десять тысяч лет, когда ты скала.
Конечно, сто раз меняли стулья,
Но нельзя назвать компанией
Тех, чьи шутки — кнопки и чей единственный интерес — перетяжка.

Что до людей, прости меня, дорогая, это еще хуже.
То, что я видел, способно вызвать отвращение,
И я знаю тех, кто отдал бы империю,
Чтобы помешать мне сегодня говорить.
В начале я был щеголеватым,
Свежим и изящным из рук столяра,
Чтобы оказаться у твоей прапратетушки,
На третьем этаже, напротив лестницы.

Хотя ей было тогда всего двадцать лет,
Она уже была такой, как тебе рассказывали,
Старой, маньячной, помешанной на уборке.
У меня до сих пор ноют все суставы.
Если я и страдал, то, конечно, от полироли и металлической мочалки,
Один ужин раз в неделю —
Это скучно, но это не ад.

Когда она умерла, за ее наследство
На моей столешнице дрались наследники,
Затем твой дед, в конце этой бойни,
Забрал дом и столовую.
Если бы ты знала, как тяжело быть столом молодоженов,
Быть скромным и, тем не менее, мишенью послеобеденного эротизма.

И я испытал все виды оскорблений: пятна от вина и пятна от кофе,
Пятна, наконец, которые все правила приличия,
Даже сегодня, не позволяют мне назвать.
Твой отец и его французские сочинения, которые он писал без разбора,
Безумие, неловкость, глупости, которые у меня до сих пор отпечатались наизнанку.

И Рождество, семейные обеды,
Политика и слезы детей,
И папа, заигрывающий с девушками,
Печальная жизнь, плавающая в белом вине,
И утро после праздников,
Под черствым хлебом и осколками стекла,
И долгие вечера и ночи поражений,
Под алкоголем и опущенными лбами.

Я истерт, изъеден червями, я стар.
Я слышу их даже после их смерти.
Иногда по ночам я чувствую, что они пытаются
Говорить со мной, но я не двигаюсь.
И когда моя жизнь закончится в огне, скажи поэту, который хотел знать,
Есть ли у предметов душа,
Что я предпочел бы ее не иметь!
Если у предметов есть душа,
Что я предпочел бы ее не иметь!