Droving Woman (With Augie March & Paul Kelly) - Missy Higgins translation in Russian

Droving Woman (With Augie March & Paul Kelly)

She buried him down on the edge of town
Where the brigalow suckers on the cemetery creep
She stood with them children in a heavy brown gown
What you want you just can't always keep

"I'm sorry", I says, "I knew him so well"
Though your body is young you just never can tell
When the hand of fate rings the final death knell"
She just turned with the saddest of smiles

She says "At the start well we knewed it so hard
We were always dealt the severest of cards
Honeymoon spent droving Jamieson's stock
Through the wildest winter you seen

Romantic notions of horses and land
They were soon dispelled as a fantasised dream
Watching cattle at night in the mid-winter cold
Turns a person, both wiry and old

The flame of the breakfast fire'd be dead
As the sun rose up he'd be miles up ahead
I'd be breaking the camp there and rolling the beds
While he fanned the stock wider for feed

When the weather turned sour with the onset of rain
An' the truck'd bog down to the axle mains
He'd move ahead with pack saddles and chains
And I'd wait in the mud by the road

With the blankets and canvas there hung out to dry
With nothing for heat 'cause you couldn't light a fire
With no stock permit for the forthcoming shire
The dog'd whimper in the winter wind rain

Cattle don't camp where they're sloshing in rain
They keep walking all night like a dog on a chain
He'd be red eyed and weary with a pack horse gone lame
I'd sit miles behind in the mud

It was down through Charleville up to Julia Creek
Living on syrup and damper and salted corn meat
We had nothing but the 'roos and the mailman to meet
We'd move up and down with the rains

But them inland skies have the starriest of nights
With the dance of the fire throwing flickering lights
The beauty of it's sunsets were a constant delight
I felt that nature had let me intrude

The enormous vastness of them inland plains
Gives you a lonely contentment to which you can't put a name
It's satisfied glow city folks seldom attain
They spend life on a right rigid rail

The kids got their schooling from the government mail
We posted their work in at each cattle sale
They considered the learning a self imposed jail
They'd rather help their father and fail

Early last month at the end of the dry
He was given a horse nobody could ride
Alert were his ears with a fire in his stride
He was young and his spirit was wild

To catch him each morning was an hour long battle
We had to collar rope his near side to throw on the saddle
He'd bite and he'd strike, he made my nerves rattle
Pandemonium reigned with each ride

It was a hot summers' mornin' at the government bore
There was stillness around that I'd never felt before
How could he know it was fate at his door
That was stealthily watchin' his moves

He mounted up quick taking slack from the reins
Grasped a full hand of hair from the horses long mane
He'd just hit the saddle when the horse went insane
Churning dust in a frenzy of fear

The girth on the saddle let go at the ring
The surcingle slipped it was impossible to cling
The horse felt it go made a desperate fling
He was thrown to the length of the reins

I heard his spine snap like a 'roo shooters' shot
He'd busted his back on the concreted trough
Sickness and fear were the feelings I got
For the doctor was a six hour drive

I looked at his face and his colour turned white
He turned slowly and said "I can't make it till night
My body is broken, I'm bleedin' inside"
And the life slowly drained from his eyes

I'll sell up the plant and I'll move here to town
Before the winter returns with a chill on the ground
For what I've just lost can seldom be found
I was blessed with the gentlest of men

Eventually the children will move to the east
But I couldn't stand the bustle of even a quiet city street
I'll stay in the scrub here where my heart really beats
For some dogs grow too old for change.

Женщина-скотовод (с Оги Марч и Полом Келли)

Она похоронила его на краю города,
Где побеги акаций цепляются за кладбищенскую ограду.
Она стояла с детьми в простом коричневом платье.
То, что ты хочешь, не всегда можешь сохранить.

"Простите", - говорю я, - "Я так хорошо его знал".
Хоть тело ваше молодо, никогда не узнаешь,
Когда рука судьбы позвонит в последний смертный колокол.
Она лишь повернулась с печальнейшей из улыбок.

Она говорит: "С самого начала нам было так тяжело,
Нам всегда доставались самые суровые карты.
Медовый месяц провели, перегоняя стадо Джеймисона
Сквозь самую лютую зиму, что ты видел.

Романтические мечты о лошадях и земле
Вскоре развеялись, как фантастический сон.
Наблюдать за скотом ночью в середине зимы,
Делает человека жилистым и старым.

Пламя завтрака умирало,
Когда вставало солнце, он был уже за много миль впереди.
Я сворачивала лагерь и скатывала постели,
Пока он искал пастбище для скота.

Когда погода портилась с приходом дождя,
И грузовик увязал по самую ось,
Он шел вперед с вьючными седлами и цепями,
А я ждала в грязи у дороги.

С одеялами и брезентом, развешанными сушиться,
Без тепла, потому что нельзя было разжечь огонь.
Без разрешения на выпас скота в соседнем графстве,
Собака скулила под зимним дождем.

Скот не останавливается там, где он по щиколотку в воде,
Они идут всю ночь, как собаки на цепи.
Он возвращался с красными глазами и усталым, с хромой вьючной лошадью,
А я сидела за много миль в грязи.

Это было вниз по Шарлевилю до Джулии Крик,
Мы жили на сиропе, лепешках и соленой кукурузе.
У нас не было никого, кроме кенгуру и почтальона,
Мы кочевали туда-сюда вместе с дождями.

Но в этих глубинных небесах самые звездные ночи,
С танцующим огнем, отбрасывающим мерцающие тени.
Красота закатов была постоянным наслаждением,
Я чувствовала, что природа позволила мне быть здесь.

Безграничные просторы этих внутренних равнин
Дают тебе чувство одинокого удовлетворения, которому не подобрать названия.
Это чувство удовлетворения, которое городские жители редко испытывают.
Они проводят жизнь в жестких рамках.

Дети получали образование по государственной почте,
Мы отправляли их работы на каждой ярмарке скота.
Они считали учебу добровольным заключением,
Они предпочли бы помогать отцу и провалиться.

В начале прошлого месяца, в конце засухи,
Ему дали лошадь, на которой никто не мог ездить.
Настороженные уши, огонь в глазах,
Он был молод, и дух его был дик.

Поймать его каждое утро было часовой битвой,
Нам приходилось ловить его арканом, чтобы накинуть седло.
Он кусался и лягался, мои нервы были на пределе,
Во время каждой поездки царил хаос.

Это было жарким летним утром у правительственной скважины,
Вокруг стояла тишина, которой я никогда раньше не ощущала.
Откуда ему было знать, что судьба стоит у порога,
И незаметно наблюдает за ним?

Он быстро вскочил в седло, натянув поводья,
Схватился за густую лошадиную гриву.
Он только коснулся седла, как конь взбесился,
Поднимая пыль в припадке ужаса.

Подпруга на седле лопнула,
Подхвостник соскользнул, удержаться было невозможно.
Конь почувствовал это и сделал отчаянный прыжок,
Он был отброшен на всю длину поводьев.

Я услышала, как хрустнул его позвоночник, как выстрел охотника на кенгуру,
Он сломал спину о бетонное корыто.
Меня охватила тошнота и страх,
Ведь до доктора было шесть часов езды.

Я посмотрела на его лицо, и оно стало белым,
Он медленно повернулся и сказал: "Я не доживу до ночи,
Мое тело сломано, я истекаю кровью",
И жизнь медленно угасла в его глазах.

Я продам хозяйство и перееду сюда, в город,
Прежде чем вернется зима с холодами.
Ведь то, что я потеряла, уже не найти,
Я была благословлена самым добрым из мужчин.

В конце концов, дети переедут на восток,
Но я не вынесу суеты даже тихой городской улицы.
Я останусь здесь, в глуши, где бьется мое сердце,
Ведь некоторые собаки слишком стары для перемен.