Lyrics and translation Yves Montand - Les bijoux (Live à l'Olympia / 1981)

Les bijoux (Live à l'Olympia / 1981)

La très-chère était nue et connaissant mon coeur,
Elle n'avait gardé que ses bijoux sonores
Dont le riche attirail lui donnait l'air vainqueur
Qu'ont dans leurs jours heureux les esclaves des Mores.
Quand il jette en dansant son bruit vif et moqueur,
Ce monde rayonnant de métal et de pierre
Me ravit en extase, et j'aime à la fureur
Les choses où le son se mèle à la lumière.
Elle était donc couchée et se laissait aimer,
Et du haut du divan elle souriait d'aise
A mon amour profond et doux comme la mer,
Qui vers elle montait comme vers sa falaise.
Les yeux fixés sur moi, comme un tigre dompté,
D'un air vague et rêveur, elle essayait des poses,
Et la candeur unie à la lubricité
Donnait un charme neuf à ses métamorphoses;
Et son bras et sa jambe, et sa cuisse et ses reins,
Polis comme de l'huile, onduleux comme un cygne,
Passaient devant mes yeux clairvoyants et sereins;
Et son ventre et ses seins, ces grappes de ma vigne,
S'avançaient, plus calins que les Anges du mal,
Pour troubler le repos où mon âme était mise,
Et pour déranger du rocher de cristal
Où, calme et solitaire, elle s'était assise.
Je croyais voir uni par un nouveau dessin
Les hanches de l'Antiope au buste d'un imberbe,
Tant sa taille faisait ressortir son bassin.
Sur ce teint fauve et brun, le fard était superbe!
- Et la lampe s'étant résignée à mourir,
Comme le foyer seul illuminait la chambre,
Chaque fois qu'il poussait un flamboyant soupir,
Il inondait de sang cette peau couleu d'ambre.

Драгоценности (Концерт в Олимпии / 1981)

Моя возлюбленная была обнажена, и, зная мое сердце,
Она оставила на себе лишь звенящие украшения,
Роскошь которых придавала ей победоносный вид,
Который в счастливые дни свойственен рабыням мавров.
Когда в танце этот сияющий мир из металла и камня
Избрасывает свой звонкий, насмешливый звук,
Меня охватывает восторг, и я до безумия люблю
Вещи, в которых звук сливается со светом.
Она лежала, предоставляя себя моей любви,
И с дивана, сверху вниз, она улыбалась от удовольствия,
Видя мою глубокую и нежную, как море, любовь,
Которая поднималась к ней, как к своей скале.
С глазами, устремленными на меня, словно прирученный тигр,
С рассеянным и мечтательным видом, она принимала разные позы,
И невинность, соединенная с чувственностью,
Придавала новое очарование ее перевоплощениям;
И ее рука, и нога, и бедро, и стан,
Гладкие, как масло, гибкие, как лебедь,
Проплывали перед моими ясными и спокойными глазами;
И ее живот, и груди, эти гроздья моей лозы,
Приближались, более ласковые, чем Ангелы зла,
Чтобы нарушить покой, в котором пребывала моя душа,
И потревожить ее с хрустальной скалы,
Где она, безмятежная и одинокая, восседала.
Мне казалось, что я вижу в новом сочетании
Бедра Антиопы и грудь юноши,
Так ее талия подчеркивала изгиб бедер.
На этом смуглом, загорелом теле, макияж был великолепен!
- И когда лампа смирилась со своей участью и угасла,
Только камин освещал комнату,
И каждый раз, когда он испускал пылающий вздох,
Он заливал кровью эту янтарную кожу.