Paroles et traduction Fito Páez - Acerca del Niño Proletario

Acerca del Niño Proletario

Caímos juntos, barranca abajo
éramos 3 del barrio y uno de la Villa 22
Un pobre pobre, un pobre diablo
Nosotros éramos los niños endiablados del amor
De las familias más argentinas
No nos dormimos sin rezar el Padre Nuestro al redentor
El niño ausente, el proletario
Traía en la sangre mil generaciones del peor alcohol
Entre los fierros, entre los sapos
Entre el calor casi demente del arroyo seco, arróyalo
Lo convencimos, lo enamoramos
Y le juramos que jamás se olvidaría de nosotros
Y así le hicimos comer el barro
Tragar la mugre misma con la que se había alimentado
Y así le hicimos beber espanto
3 chicos ricos empresarios, lo más parecido a un santo
Y nos reímos, nos animamos
Pateando el culo de un chiquito hambriento, triste y solitario
Tengo 20,000 años, soy un loco enjaulado
Tengo 20,000 años, soy el niño proletario
Tengo 20,000 años, y estoy en el aire
Yo le bajaba los pantalones
Mientras mis 2 hermanos le ataban los brazos, su sudor
Nos empapaba, nos excitaba
Yo puse dentro de él lo mío tan a fondo que explotó
Y fui precioso, tan kamikaze
Yo fui Calígula y él fue la Virgen que este Dios violó
Lo liquidamos tan de repente
Y mientras se moría yo le acuchillaba el corazón
Y le di duro entre los dientes
Ya no tenía voz el chico para pedir por favor
Que lo matemos, lo antes posible
Andá a cantarle a Gardel, andá a cantarle a Perón
Tengo 20,000 años, soy un loco enjaulado
Tengo 20,000 años, soy el niño proletario
Tengo 20,000 años, y estoy en el aire
Estoy en el aire

О ребёнке-пролетарии

Мы вместе упали, вниз по склону,
нас было трое из района и один из Виллы 22.
Бедняга, бедняга, несчастный дьявол,
а мы были одержимыми любовью сорванцами.
Из самых что ни на есть аргентинских семей,
мы не ложились спать, не прочитав «Отче наш» своему спасителю.
Ребёнок-отщепенец, пролетарий,
носил в крови тысячу поколений худшего алкоголя.
Среди железа, среди жаб,
в почти безумной жаре высохшего ручья, смой его.
Мы убедили его, влюбили в себя,
и поклялись, что он никогда нас не забудет.
И вот мы заставили его есть грязь,
глотать ту самую мерзость, которой он питался.
И вот мы заставили его пить страх,
трое богатых мальчишек-предпринимателей, похожих на святых.
И мы смеялись, воодушевлялись,
пиная зад голодного, грустного и одинокого малыша.
Мне 20 000 лет, я — сумасшедший в клетке,
мне 20 000 лет, я — ребёнок-пролетарий.
Мне 20 000 лет, и я в воздухе.
Я стянул с него штаны,
пока мои два брата связывали ему руки, его пот
пропитал нас, возбудил нас.
Я вложил в него своё так глубоко, что он взорвался.
И я был прекрасен, как камикадзе,
я был Калигулой, а он — Девой, которую изнасиловал этот Бог.
Мы прикончили его так внезапно,
и пока он умирал, я пронзал ему сердце ножом.
И я ударил его по зубам,
у мальчика уже не было голоса, чтобы просить о пощаде.
Чтобы мы убили его, как можно скорее,
иди спой Гарделю, иди спой Перону.
Мне 20 000 лет, я — сумасшедший в клетке,
мне 20 000 лет, я — ребёнок-пролетарий.
Мне 20 000 лет, и я в воздухе.
Я в воздухе.