Paroles et traduction Francesco Guccini - Amerigo (1996 Digital Remaster)

Amerigo (1996 Digital Remaster)

Probabilmente uscì chiudendo dietro a se la porta verde,
Qualcuno si era alzato a preparargli in fretta un caffè d′ orzo.
Non so se si girò, non era il tipo d' uomo che si perde
In nostalgie da ricchi, e andò per la sua strada senza sforzo.

Quand′ io l' ho conosciuto, o inizio a ricordarlo, era già vecchio
O così a me sembrava, ma allora non andavo ancora a scuola.
Colpiva il cranio raso e un misterioso e strano suo apparecchio,
Un cinto d' ernia che sembrava una fondina per la pistola.

Ma quel mattino aveva il viso dei vent′ anni senza rughe
E rabbia ed avventura e ancora vaghe idee di socialismo,
Parole dure al padre e dietro tradizione di fame e fughe
E per il suo lavoro, quello che schianta e uccide: "il fatalismo".
Ma quel mattino aveva quel sentimento nuovo per casa e madre
E per scacciarlo aveva in corpo il primo vino di una cantina
E già sentiva in faccia l′ odore d' olio e mare che fa Le Havre,
E già sentiva in bocca l′ odore della polvere della mina.

L' America era allora, per me i G.I. di Roosvelt, la quinta armata,
L′ America era Atlantide, l' America era il cuore, era il destino,
L′ America era Life, sorrisi e denti bianchi su patinata,
L' America era il mondo sognante e misterioso di Paperino.

L' America era allora per me provincia dolce, mondo di pace,
Perduto paradiso, malinconia sottile, nevrosi lenta,
E Gunga-Din e Ringo, gli eroi di Casablanca e di Fort Apache,
Un sogno lungo il suono continuo ed ossessivo che fa il Limentra.

Non so come la vide quando la nave offrì New York vicino,
Dei grattacieli il bosco, città di feci e strade, urla, castello
E Pavana un ricordo lasciato tra i castagni dell′ Appennino,
L′ inglese un suono strano che lo feriva al cuore come un coltello.

E fu lavoro e sangue e fu fatica uguale mattina e sera,
Per anni da prigione, di birra e di puttane, di giorni duri,
Di negri ed irlandesi, polacchi ed italiani nella miniera,
Sudore d' antracite in Pennsylvania, Arkansas, Texas, Missouri.

Tornò come fan molti, due soldi e giovinezza ormai finita,
L′ America era un angolo, l' America era un′ ombra, nebbia sottile,
L' America era un′ ernia, un gioco di quei tanti che fa la vita,
E dire boss per capo e ton per tonnellata, "raif" per fucile.

Quand' io l' ho conosciuto o inizio a ricordarlo era già vecchio,
Sprezzante come i giovani, gli scivolavo accanto senza afferrarlo
E non capivo che quell′ uomo era il mio volto, era il mio specchio
Finché non verrà il tempo in faccia a tutto il mondo per rincontrarlo,
Finché non verrà il tempo in faccia a tutto il mondo per rincontrarlo,
Finché non verrà il tempo in faccia a tutto il mondo per rincontrarlo...

Америго (1996 Цифровой ремастеринг)

Вероятно, он вышел, закрыв за собой зеленую дверь,
Кто-то встал, чтобы быстро приготовить ему ячменный кофе.
Не знаю, обернулся ли он, он не был из тех мужчин, кто теряется
В богатой ностальгии, и пошел своей дорогой без усилий.

Когда я познакомился с ним, или начинаю его вспоминать, он уже был старым,
Или так мне казалось, ведь тогда я еще не ходил в школу.
Меня поражали его бритая голова и таинственный, странный аппарат,
Бандаж от грыжи, похожий на кобуру для пистолета.

Но в то утро у него было лицо двадцатилетнего, без морщин,
И гнев, и жажда приключений, и еще смутные идеи социализма,
Резкие слова, обращенные к отцу, и за плечами — история голода и побегов,
И по отношению к своей работе, той, что калечит и убивает: "фатализм".
Но в то утро у него было это новое чувство к дому и матери,
И чтобы прогнать его, он выпил первое вино из погреба,
И уже чувствовал на лице запах масла и моря, которым пахнет Гавр,
И уже чувствовал во рту запах угольной пыли из шахты.

Америка тогда была для меня — солдаты Рузвельта, Пятая армия,
Америка была Атлантидой, Америка была сердцем, была судьбой,
Америка была "Life", улыбки и белые зубы на глянцевой бумаге,
Америка была мечтательным и таинственным миром Дональда Дака.

Америка была тогда для меня милой провинцией, миром спокойствия,
Потерянным раем, тонкой меланхолией, медленным неврозом,
И Гунга Дин и Ринго, герои "Касабланки" и "Форта Апачи",
Сон под непрерывный и навязчивый шум реки Лиментра.

Не знаю, какой он увидел ее, когда корабль приблизился к Нью-Йорку,
Лес небоскребов, город нечистот и улиц, криков, замок,
А Павана — воспоминание, оставленное среди каштанов Апеннин,
Английский — странный звук, ранивший его сердце, как нож.

И это был труд и кровь, и это был одинаковый тяжкий труд утром и вечером,
Годы, как в тюрьме, пиво и шлюхи, тяжелые дни,
Негры и ирландцы, поляки и итальянцы в шахте,
Пот, пропитанный антрацитом, в Пенсильвании, Арканзасе, Техасе, Миссури.

Он вернулся, как многие, с двумя грошами в кармане и законченной молодостью,
Америка была углом, Америка была тенью, тонким туманом,
Америка была грыжей, одной из многих шуток, которые преподносит жизнь,
И говорить "босс" вместо "начальник", "тон" вместо "тонна", "райфл" вместо "ружье".

Когда я познакомился с ним, или начинаю его вспоминать, он уже был старым,
Надменный, как молодые, я скользил рядом с ним, не понимая его,
И не понимал, что этот мужчина был моим лицом, был моим зеркалом,
Пока не придет время перед лицом всего мира встретиться с ним снова,
Пока не придет время перед лицом всего мира встретиться с ним снова,
Пока не придет время перед лицом всего мира встретиться с ним снова...