Mama's Troubadour - John Edmond traduction en russe

Mama's Troubadour

Daddy was a music man all he had was a pickup van
A battered longneck banjo and me
I never ever knew my mom they say she died when I was born
But daddy told me how she used to be
In his day he was a handsome guy and all the women used to sigh
And smile at him when he was on the show
I thought the writings from his pen were for each and ever one of them
But they were all for mama now I know
And he could smile with happy banjo ringing
But bitter sweet were the words that he was singing
Though the ladies they would shout for more
He was always Mama's troubadour
One day passing through a town showed me the house where I was born
And the church were he and mama used to pray
The tears came streaming down his face
I said daddy that ain't no disgrace
Everybody's gotta cry someday
Its been a year since daddy's gone and his last words to me was son
Somehow you know I', not afraid to die
Now the banjo's in its case and daddy at the meeting place
In the arms of mama somewhere in the sky
And he could smile with happy banjo ringing
But bitter sweet were the words that he was singing
Though the ladies they would shout for more
He was always Mama's troubadour
Though the ladies they would shout for more
He was always Mama's troubadour

Мамин трубадур

Мой старик играл всю жизнь, в его фургоне помещалась жизнь,
Потрепанный банджо с длинным грифом и я.
Я маму совсем не знал, говорят, умерла, дав мне жизнь,
Но отец рассказывал, какой она была.
В молодости он был красив, женщины от него были без ума,
Улыбались ему, когда был на сцене.
Я думал, все песни он писал для них, для каждой из них,
Но все они были для мамы, теперь я знаю.
И он мог улыбаться, когда радостно звенело банджо,
Но горько-сладкими были слова, что он пел.
Хотя дамы кричали, просили еще,
Он всегда был маминым трубадуром.
Однажды, проезжая по городу, он показал мне дом, где я родился,
И церковь, где они с мамой молились.
Слезы текли по его лицу,
Я сказал: «Пап, в этом нет позора,
Всем когда-то приходится плакать».
Прошел год, как отца не стало, его последние слова мне были: «Сынок,
Я почему-то знаю, что не боюсь смерти».
Теперь банджо в футляре, а батя на встрече,
В объятиях мамы где-то на небесах.
И он мог улыбаться, когда радостно звенело банджо,
Но горько-сладкими были слова, что он пел.
Хотя дамы кричали, просили еще,
Он всегда был маминым трубадуром.
Хотя дамы кричали, просили еще,
Он всегда был маминым трубадуром.