Paroles et traduction Александр Градский - Чужой мотив

Чужой мотив

Телефон зазвонил и без спроса и как-то без такта
Я был тоже бестактен, ответив - Ну, что Вам, чудак?
Тихий голос промолвил: Я - "Утренней почты" редактор
Напишите нам песню про старый и пыльный чердак.
Напишите нам песню про Ваше весёлое детство
Про портрет пожелтевший от времени иль про рассвет
И чем меньше в ней будет кокетства, позёрства, эстетства
Тем скорей её примет и выпустит в свет худсовет.
Я по лестнице шаткой поднялся и дверь заскрипела
Задержалось дыханье, а ноги налились свинцом
Предо мною на горле стропила петлёю висело
Полотенце, которым мне мать утирала лицо.
Чуть поодаль футбольная камера с кедами вместе
Разноцветные стёкла, чтоб жмурясь на солнце смотреть
Всё, конечно, застыло в пыли и не встать и не сесть мне
Словно кур на насесте уменьшен я ровно на треть.
Ах, светлые дали мы вряд ли видали
И вспомним едва ли, чем привлекал нас чердак
Дубль, бемоли зубрили в школе
Думав - доколе будет в душе кавардак.
Это было вчера, я лежал у костра и мечталось мне
Это было вчера, я влюбился, казалось, на век
Это было, как будто, вчера, я рукою мял талый снег
Создавая себе высоту и готовя разбег.
Я слепил тот снежок и ему была участь плохая
Свою краткую жизнь он в мальчишеской начал руке
С этой лёгкой руки он слетел и крутясь и порхая
Путь закончив отметиной белою на чердаке.
Ах, светлые дали мы, вряд ли видали
И вспомним едва ли, чем привлекал нас чердак
Трели, триоли, трудные роли
Муки и боли - будет в душе кавардак.
Мы играли в войну, быть хотели героями Родины
Вот на смену зиме после марта явилась весна
Была оттепель не за горами и, веря природе, мы
Пробуждались от долгого, серого, глупого сна.
Был развенчан кумир, и за этим кумиром другие
А простые ребята в небесную высь поднялись
Наши дети растут, возвращается всё на круги и
Чердаки на земле, я надеюсь, не перевелись.
Из окошка чердачного видно далеко и близко
Стонет голос Высоцкого, мучась в тяжёлом бреду
И, поправив две мокрые лыжины, искрится Визбор
А Булат Окуджава в троллейбус вошёл на ходу.
Я уйду с чердака, но уйду ль от мечтаний чердачных
Я пропел эту песню, которой могло и не быть
Отнесут ли мой опус к разряду чудачеств удачных
Или просто забудут, как всё, о чем можно забыть.
Ах, светлые дали мы вряд ли видали
И вспомним едва ли, чем привлекал нас чердак
Дубль, бемоли зубрили в школе
Думав - доколе будет в душе кавардак.
Ах, светлые дали мы вряд ли видали
И вспомним едва ли, чем привлекал нас чердак
Трели, триоли, трудные роли
Муки и боли - будет в душе кавардак.
Ах, светлые дали мы, вряд ли видали
И в "Почте" не дали, песню допеть до конца
Слишком уж горды в ней все аккорды
И, видно, скорбный был цвет лица у певца.
Ах, светлые дали мы вряд ли видали
И вспомним едва ли, чем привлекал нас чердак!

Someone Else's Tune

The phone rang, without asking and lacking all tact,
I was tactless too, replying, "Well, what do you want, you fool?"
A quiet voice muttered, "I'm the editor of 'Morning Mail',"
"Write us a song about an old and dusty attic, if you will."
"Write us a song about your happy childhood days,"
"About a portrait yellowed with time, or maybe the dawn's rays."
"And the less coquettishness, posturing, and aestheticism it displays,"
"The sooner the artistic council will accept and publish it, without delays."
I climbed the rickety stairs, the door creaked with a groan,
My breath caught in my throat, my legs felt heavy as stone.
Before me, a rafter hung like a noose from the ceiling high,
The towel my mother used to wipe my face hanging nearby.
A little further, a deflated football with my old sneakers lay,
Colored glass shards, used to squint at the sun's bright ray.
Everything, of course, was frozen in dust, I couldn't move or stay,
Like chickens on a perch, I'd shrunk by a third, it seemed, today.
Ah, those bright distances, we hardly ever saw,
And we can barely recall what drew us to this attic's maw.
Doubles, B flats, we crammed them in school,
Thinking - until when will chaos reign in our soul.
It was yesterday, I lay by the fire, and I dreamed,
It was yesterday, I fell in love, for eternity it seemed.
It was, as if, yesterday, my hand crumpled the melting snow,
Building myself a height, preparing for the jump, you know.
I made that snowball, and it met a sorry fate,
Its short life began in a boy's hand, full of hate.
From that light hand it flew, spinning and fluttering free,
Ending its journey as a white mark on the attic, you see.
Ah, those bright distances, we hardly ever saw,
And we can barely recall what drew us to this attic's maw.
Trills, triplets, difficult roles to play,
Torments and pain - chaos will reign in our soul, they say.
We played war games, wanting to be heroes of our Motherland,
Spring came after March, replacing winter's command.
The thaw was not far off, and trusting nature's plan,
We awoke from a long, gray, and foolish sleep, like a man.
The idol was dethroned, and others followed suit,
And simple guys soared into the sky, reaching for the root.
Our children grow up, everything comes full circle, it's true,
And attics on Earth, I hope, have not vanished, too.
From the attic window, you can see far and near,
Vysotsky's voice groans, tormented in a heavy delirium, my dear.
And, adjusting two wet skis, Vizbor shines bright,
While Bulat Okudzhava enters a trolleybus in flight.
I'll leave the attic, but will I leave the dreams it held inside?
I sang this song, which might not have existed, with pride.
Will they consider my work among successful oddities?
Or will they simply forget it, like all things that fade with ease.
Ah, those bright distances, we hardly ever saw,
And we can barely recall what drew us to this attic's maw.
Doubles, B flats, we crammed them in school,
Thinking - until when will chaos reign in our soul.
Ah, those bright distances, we hardly ever saw,
And we can barely recall what drew us to this attic's maw.
Trills, triplets, difficult roles to play,
Torments and pain - chaos will reign in our soul, they say.
Ah, those bright distances, we hardly ever saw,
And in the 'Mail', they didn't let me finish the song at all.
The chords were too proud, it seems,
And apparently, the singer's face wore a sorrowful gleam.
Ah, those bright distances, we hardly ever saw,
And we can barely recall what drew us to this attic's maw!