Paroles et traduction Александр Башлачев - Слёт - симпозиума (Live)

Слёт - симпозиума (Live)

Куда с добром деваться нам в границах нашей области?
У нас - четыре Франции, семь Бельгий и Тибет.
У нас есть место подвигу. У нас есть место доблести.
Лишь лодырю с бездельником у нас тут места нет.
А так - какие новости? Тем более, сенсации...
С террором и вулканами здесь все наоборот.
Прополка, культивация, мели-мели-мели - орация,
Конечно, демонстрации. Но те - два раза в год.
И все же доложу я вам без преувеличения,
Как подчеркнул в докладе сам товарищ Пердунов,
Событием высокого культурного значения
Стал пятый слет-симпозиум районных городов.
Президиум украшен был солидными райцентрами -
Сморкаль, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер.
Эх, сумма показателей с высокими процентами!
Уверенные лидеры. Опора и пример.
Тянулись Стельки, Чагода... Поселок в ногу с городом.
Угрюм, Бубли, Кургузово, потом Семипердов.
Чесалась Усть-Тимоница. Залупинск гладил бороду.
Ну, в общем, много было древних, всем известных городов.
Корма - забота общая. Доклад - задача длинная.
Удои с дисциплиною, корма и вновь корма.
Пошла чесать губерния. Эх, мать моя целинная!
Как вдруг - конвертик с буквами нерусского письма.
Президиум шушукался. Сложилась точка зрения:
- Депеша эта с Запада. Тут бдительность нужна.
Вот, в Тимонице построен институт слюноварения.
Она - товарищ грамотный и в аглицком сильна...
- С поклоном обращается к вам тетушка Ойропа.
И опосля собрания зовет на завтрак к ней...
- Товарищи, спокойнее! Прошу отставить ропот!
Никто из нас не завтракал - у нас дела важней.
Ответим с дипломатией. Мол, очень благодарные,
Мол, ценим и так далее, но, так сказать, зер гут!
Такие в нашей области дела идут ударные,
Что даже в виде исключения не вырвать пять минут.
И вновь пошли нацеливать на новые свершения.
Была повестка муторной, как овсяной кисель.
Вдруг телеграмма: - Бью челом! Примите приглашение!
Давайте пообедаем. Для вас накрыт Брюссель.
Повисло напряженное, гнетущее молчание.
В такой момент - не рыпайся, а лучше - не дыши!
И вдруг оно прорезалось - голодное урчание
В слепой кишке у маленького города Шиши.
Бедняга сам сконфузился! В лопатки дует холодом.
А между тем урчание все громче и сочней.
- Позор ему - приспешнику предательского голода!
Никто из нас не завтракал! дела для нас важней!
- Товарищи, спокойнее! Ответим с дипломатией.
Но ярость благородная вскипала, как волна.
- Ту вашу дипломатию в упор к отцу и матери! -
Кричала с места станция Октябрьская Весна.
- Ответим по-рабочему. Чего там церемониться.
Мол, на корню видали мы буржуйские харчи! -
Так заявила грамотный товарищ Усть-Тимоница,
И хором поддержали ее Малые Прыщи.
Трибуну отодвинули. И распалили прения.
Хлебали предложения как болтанку с пирогом.
Объявлен был упадочным процесс пищеварения,
А сам Шиши - матерым, но подсознательным врагом.
- Пущай он, гад, подавится Иудиными корками!
Чужой жратвы не надобно. Пусть нет - зато своя!
Кто хочет много сахару - тому дорога к Горькому!
А тем, кто с аппетитами - положена статья...
И населенный пункт 37-го километра
Шептал соседу радостно: - К стене его! К стене!
Он - опытный и искренний поклонник
стиля "ретро",
Давно привыкший истину искать в чужой вине.
И диссидент Шиши горел красивым синим пламенем.
- Ату его, вредителя! Руби его сплеча!
И был он цвета одного с переходящим знаменем,
Когда ему товарищи слепили строгача.
А, впрочем, мы одна семья - единая, здоровая.
Эх, удаль конармейская ворочает столы.
Президиум - "Столичную", а первый ряд - "Зубровую",
А задние - чем бог послал, из репы и свеклы.
Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.
Ругались, пели, плакали и скрылись в черной мгле.
В Мадриде стыли соусы.
В Париже сдохли устрицы.
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.

Symposium Gathering (Live)

Where can we do good within our region's bounds, my dear?
We have four Frances, seven Belgiums, and a Tibet.
We have a place for feats, a place for valor's crown.
Only the lazy and idle find no welcome in our town.
So, what's the news, my love? Any sensations to impart?
With terror and volcanoes, things here are quite reversed.
Weeding, cultivating, speeches flow like gentle streams,
Demonstrations, of course, but only twice a year it seems.
And yet, I must report to you, without exaggeration,
As Comrade Perdunov himself in his report did stress,
An event of high cultural significance, no less,
Was the fifth symposium gathering of our district towns, I confess.
The presidium was graced by solid district centers' might -
Smorkal, Dubinka, Gryazovets, and Verkhniy Samoser bright.
Oh, the sum of indicators with percentages so grand!
Leaders confident and strong, a pillar of the land.
Stelki, Chagoda stretched... A village keeping pace with town.
Ugryum, Bubli, Kurguzovo, then Semiperdov came down.
Ust-Timonitsa scratched, Zalupinsk stroked his beard with care.
Well, in general, many ancient, well-known towns were there.
Fodder is our common concern, the report, a lengthy task.
Milk yields with discipline, fodder, and fodder, we ask.
The province started scratching, oh, my motherland so vast!
When suddenly, an envelope with foreign letters passed.
The presidium whispered, a viewpoint did arise:
- This dispatch is from the West, vigilance we must employ.
See, in Timonitsa, they built an institute of salivation's joy.
She's a comrade well-versed and in English quite adroit...
- With a bow, your Aunt Europa addresses you, my sweet,
And after the meeting, invites you for a morning treat...
- Comrades, calm yourselves! Please cease this murmuring sound!
None of us have breakfasted, we have more pressing work around.
We'll answer with diplomacy, with gratitude profound,
We appreciate and so on, but, as they say, "Sehr gut," we're bound!
Such impactful work is ongoing in our domain,
That even as an exception, five minutes we can't spare, it's plain.
And again, they aimed for new achievements to attain,
The agenda was tedious, like oatmeal, a sticky bane.
Suddenly, a telegram: - I plead, accept the invitation!
Let's have lunch together, Brussels is set for your elation.
A tense, oppressive silence hung, a heavy weight to bear.
In such a moment, don't fidget, it's best to hold your air!
And suddenly, it cut through - a hungry grumbling sound,
In the cecum of the small town Shishi, where hunger was found.
The poor thing was embarrassed! Cold wind upon his back.
Meanwhile, the grumbling grew louder, on the right track.
- Shame on him, a minion of treacherous hunger's sway!
None of us have breakfasted, we have more important work today!
- Comrades, calm yourselves! Let's answer with diplomacy's art.
But noble fury boiled up, like waves that tear apart.
- To hell with your diplomacy, to your father and your mother's heart! -
Shouted Oktyabrskaya Vesna station, taking her part.
- Let's answer like workers, no need for ceremony's guise.
We've seen through bourgeois grub, right through its lies! -
So declared the literate comrade Ust-Timonitsa wise,
And the chorus of Malye Pryshchi echoed her cries.
They pushed the podium aside, debates ignited with fire.
They slurped up proposals like porridge with pie, their desire.
The digestive process was declared to be in decline,
And Shishi himself, a hardened, subconscious enemy of our time.
- Let the bastard choke on Judas' crusts, his fate be sealed!
We don't need foreign grub, let ours be scarce, but true, revealed!
Whoever craves much sugar, to Gorky they should yield!
And for those with appetites, an article is their shield...
And the populated point of the 37th kilometer,
Whispered to his neighbor with glee: - To the wall with him! To the wall, remember!
He's an experienced and sincere admirer
of the "retro" style,
Long accustomed to seeking truth in another's trial.
And dissident Shishi burned with a beautiful blue flame,
- Get him, the saboteur! Cut him down, don't be tame!
He was the same color as the passing banner's hue,
When his comrades gave him a harsh sentence, it's true.
But, anyway, we're one family - united, healthy, and bold.
Oh, the cavalry's valor turns tables, stories told.
The presidium - "Stolichnaya," the first row - "Zubrovaya's" might,
And the back rows - whatever God sent, from turnips and beets, day and night.
Then, along the drunken bench, they went down the main street,
They swore, sang, cried, and vanished in the darkness, bittersweet.
In Madrid, sauces grew cold, their flavors did retreat.
In Paris, oysters perished, their fate a bitter defeat.
And hopelessly melted in Brussels, the crème brûlée so sweet.