Paroles et traduction План Ломоносова - Славьте меня!

Славьте меня!

Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано, ставлю "nihil".
Никогда ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!
Я раньше думал - книги делаются так: пришел поэт, легко разжал у
ста, и сразу запел вдох
новенный простак - пожалуйста!
А оказывается - прежде чем начнет
петься, долго ходят, размозолев от броже
ния, и тихо барахтается
в тине сердца глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая, из любвей и соловьев какое-то
варево, улица корчится безъязыкая - ей нечем кричать и разговаривать.
Городов вавилонские башни, возгордясь, возносим снова, а бог города на
пашни рушит, мешая слово.
Улица муку молча перла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие
поперек горла, пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.
Чахотки площе.
Город дорогу мраком запер.
И когда - все-таки!- выхаркнула
давку на площадь, спихнув наступившую на горло паперть
, думалось: в хорах архангелова хорала бог, ограбленный, идет карать!
А улица присела и заорала: "
Идемте жрать!"

Praise Me!

Praise me!
I am not like the greats.
I put "nihil" above all that is made.
I never want to read anything.
Books?
What are books!
I used to think - books are made like this: a poet comes, easily unlocks his
mouth, and immediately sings an inspired
simpleton - please!
But it turns out - before he starts
to sing, he walks for a long time, softened by fermentation
and quietly flounders
in the mud of his heart, a stupid roach of imagination.
While they boil down, strumming rhymes, from loves and nightingales some
potion, the street writhes speechless - it has nothing to shout with and talk.
The Babylonian towers of cities, having grown proud, soar again, and the god of the city on
the fields destroys, interfering with the word.
The street silently endured the torment.
A cry stood upright from the throat.
Puffy taxis and bony cabs, stuck
across the throat, bristled
walked all over the chest.
Flatter than consumption.
The city locked the road with darkness.
And when - nevertheless! - it coughed
the crush into the square, pushing the porch that had stepped on its throat
, I thought: in the choirs of the archangel's chorale, God, robbed, goes to punish!
And the street sat down and shouted: "
Let's go eat!"