Текст и перевод песни Alai Oli - Слог 7

Слог 7

Песня о ранениях
Вспомнилась Цебельда, там жили родственники матери
Я был уже в отроческом возрасте, когда один из братьев матери, раненый в живот, находился при смерти
Близкие соседи каждую ночь сходились у его одра и пели ему песню о ранении
Он, подавляя стон, подпевал им
С этой песней, на запёкшихся губах, дядя умер
Мученик за стеной тоже не жилец, но по абхазскому закону я была обязана выслушать его завещание
И после того, как он умрёт, закрыть ему глаза

И когда во вторую ночь собрат за стеной завершил песню
Я затянула её первым голосом
И так громко, что стражник, открыв дверь, гаркнул: "Что ты орёшь, узник?"
Оставив без внимания недовольство тюремного надзирателя
Я трижды запевал песню о ранении, воскрешая в памяти её слова

Уаа-райда, не мужчина, кто не может, стиснув зубы, скрыть страдания свои
Уаа-райда, не мужчина, тот, кто стоном может выдать боль ранения своего

Постепенно снижая голос, я прикладывал ухо к стене. Это повторялось трижды
И вдруг убедился: раненый абхазец услышал меня
Он подпевал мне. Сомнения не было, именно подпевал. И я обрадовался этому
Разве, дорогой Шарах, не удивительно, что поющий песню о ранении мог почувствовать радость?
Такого, наверное, никогда ещё не было
Но я и мой сосед по заключению — мы радовались, услышав друг друга
Я кончу петь — он начинает, он кончит — я запеваю

Обессилев, мы засыпали. И так продолжалось не одну ночь
Но вскоре из соседней камеры в урочное время не донеслось ни звука
"Наверное, отмучился бедняга", — решил я

Syllable 7

A Song About Wounds
I remembered Tsebelda, where my mother's relatives lived.
I was already an adolescent when one of my mother's brothers, wounded in the stomach, was dying.
Close neighbors gathered at his bedside every night and sang him a song about wounds.
He, suppressing a groan, sang along with them.
With this song, on his parched lips, my uncle died.
The martyr next door was also dying, but according to Abkhazian law, I was obliged to hear his will.
And after he died, to close his eyes.

And when, on the second night, the fellow prisoner behind the wall finished the song,
I started singing it in the first voice.
And so loudly that the guard, opening the door, barked: "What are you yelling about, prisoner?"
Ignoring the prison warden's displeasure,
I sang the song about wounds three times, resurrecting its words in my memory.

Uaa-raida, he is not a man who cannot, gritting his teeth, hide his suffering.
Uaa-raida, he is not a man who can betray the pain of his wounds with a groan.

Gradually lowering my voice, I put my ear to the wall. This happened three times.
And suddenly I was convinced: the wounded Abkhazian heard me.
He sang along with me. There was no doubt, he was singing along. And I rejoiced at this.
Isn't it amazing, dear Sharakh, that someone singing a song about wounds could feel joy?
Such a thing has probably never happened before.
But my fellow prisoner and I – we rejoiced, having heard each other.
I would finish singing – he would start, he would finish – I would start singing.

Exhausted, we would fall asleep. And this continued for many nights.
But soon, at the appointed time, not a sound came from the next cell.
"The poor fellow must have passed away," I thought.