Текст и перевод песни Allen Ginsberg - Howl

For Carl Solomon
I saw the best minds of my generation destroyed by madness, starving hysterical naked
Dragging themselves through the negro streets at dawn looking for an angry fix
Angelheaded hipsters burning for the ancient heavenly connection to the starry dynamo in the machinery of night
Who poverty and tatters and hollow-eyed and high sat up smoking in the supernatural darkness of cold-water flats floating across the tops of cities contemplating jazz
Who bared their brains to Heaven under the El and saw Mohammedan angels staggering on tenement roofs illuminated
Who passed through universities with radiant eyes hallucinating Arkansas and Blake-light tragedy among the scholars of war
Who were expelled from the academies for crazy & publishing obscene odes on the windows of the skull
Who cowered in unshaven rooms in underwear, burning their money in wastebaskets and listening to the Terror through the wall
Who got busted in their pubic beards returning through Laredo with a belt of marijuana for New York
Who ate fire in paint hotels or drank turpentine in Paradise Alley, death, or purgatoried their torsos night after night
With dreams, with drugs, with waking nightmares, alcohol and cock and endless balls
Incomparable blind streets of shuddering cloud and lightning in the mind leaping towards poles of Canada & Paterson, illuminating all the motionless world of Time between
Peyote solidities of halls, backyard green tree cemetery dawns, wine drunkenness over the rooftops, storefront boroughs of teahead joyride neon blinking traffic light, sun and moon and tree vibrations in the roaring winter dusks of Brooklyn, ashcan rantings and kind king light of mind
Who chained themselves to subways for the endless ride from Battery to holy Bronx on benzedrine until the noise of wheels and children brought them down shuddering mouth-wracked and battered bleak of brain all drained of brilliance in the drear light of Zoo
Who sank all night in submarine light of Bickford's floated out and sat through the stale beer afternoon in desolate Fugazzi's, listening to the crack of doom on the hydrogen jukebox
Who talked continuously seventy hours from park to pad to bar to Bellevue to museum to the Brooklyn Bridge
A lost batallion of platonic conversationalists jumping down the stoops off fire escapes off windowsills off Empire State out of the moon
Yacketayakking screaming vomiting whispering facts and memories and anecdotes and eyeball kicks and shocks of hospitals and jails and wars
Whole intellects disgorged in total recall for seven days and nights with brilliant eyes, meat for the Synagogue cast on the pavement
Who vanished into nowhere Zen New Jersey leaving a trail of ambiguous picture postcards of Atlantic City Hall
Suffering Eastern sweats and Tangerian bone-grindings and migraines of China under junk-withdrawal in Newark's bleak furnished room
Who wandered around and around at midnight in the railway yard wondering where to go, and went, leaving no broken hearts
Who lit cigarettes in boxcars boxcars boxcars racketing through snow toward lonesome farms in grandfather night
Who studied Plotinus Poe St John of the Cross telepathy and bop kabbalah because the universe instinctively vibrated at their feet in Kansas
Who loned it through the streets of Idaho seeking visionary indian angels who were visionary indian angels
Who thought they were only mad when Baltimore gleamed in supernatural ecstasy
Who jumped in limousines with the Chinaman of Oklahoma on the impulse of winter midnight streetlight smalltown rain
Who lounged hungry and lonesome through Houston seeking jazz or sex or soup, and followed the brilliant Spaniard to converse about America and Eternity, a hopeless task, and so took ship to Africa
Who disappeared into the volcanoes of Mexico leaving nothing behind but the shadow of dungarees and the larva and ash of poetry scattered in fireplace Chicago
Who reappeared on the West Coast investigating the FBI in beards and shorts with big pacifist eyes sexy in their dark skin passing out incomprehensible leaflets
Who burned cigarette holes in their arms protesting the narcotic tobacco haze of Capitalism, who distributed Supercommunist pamphlets in Union Square weeping and undressing while the sirens of Los Alamos wailed them down, and wailed down Wall, and the Staten Island ferry also wailed
Who broke down crying in white gymnasiums naked and trembling before the machinery of other skeletons
Who bit detectives in the neck and shrieked with delight in policecars for committing no crime but their own wild cooking pederasty and intoxication
Who howled on their knees in the subway and were dragged off the roof waving genitals and manuscripts
Who let themselves be fucked in the ass by saintly motorcyclists, and screamed with joy
Who blew and were blown by those human seraphim, the sailors, caresses of Atlantic and Caribbean love
Who balled in the morning in the evenings in rosegardens and the grass of public parks and cemeteries scattering their semen freely to whomever come who may
Who hiccuped endlessly trying to giggle but wound up with a sob behind a partition in a Turkish Bath when the blond & naked angel came to pierce them with a sword
Who lost their loveboys to the three old shrews of fate the one eyed shrew of the heterosexual dollar the one eyed shrew that winks out of the womb and the one eyed shrew that does nothing but sit on her ass and snip the intellectual golden threads of the craftsman's loom
Who copulated ecstatic and insatiate and fell off the bed, and continued along the floor and down the hall and ended fainting on the wall with a vision of ultimate cunt and come eluding the last gyzym of consciousness
Who sweetened the snatches of a million girls trembling in the sunset, and were red eyed in the morning but were prepared to sweeten the snatch of the sunrise, flashing buttocks under barns and naked in the lake
Who faded out in vast sordid movies, were shifted in dreams, woke on a sudden Manhattan, and picked themselves up out of basements hungover with heartless Tokay and horrors of Third Avenue iron dreams & stumbled to unemployment offices
Who walked all night with their shoes full of blood on the snowbank docks waiting for a door in the East River to open full of steamheat and opium
Who created great suicidal dramas on the appartment cliff-banks of the Hudson under the wartime blue floodlight of the moon & their heads shall be crowned with laurel in oblivion
Who ate the lamb stew of the imagination or digested the crab at the muddy bottom of the rivers of the Bowery
Who wept at the romance of the streets with their pushcarts full of onions and bad music
Who sat in boxes breathing in the darkness under the bridge, and rose up to build harpsichords in their lofts, who coughed on the sixth floor of Harlem crowned with flame under the tubercular sky surrounded by orange crates of theology
Who scribbled all night rocking and rolling over lofty incantations which in the yellow morning were stanzas of gibberish
Who cooked rotten animals lung heart feet tail borsht & tortillas dreaming of the pure vegetable kingdom
Who plunged themselves under meat trucks looking for an egg
Who threw their watches off the roof to cast their ballot for an Eternity outside of Time, & alarm clocks fell on their heads every day for the next decade
Who cut their wrists three times successively unsuccessfully, gave up and were forced to open antique stores where they thought they were growing old and cried
Who were burned alive in their innocent flannel suits on Madison Avenue amid blasts of leaden verse & the tanked-up clatter of the iron regiments of fashion & the nitroglycerine shrieks of the fairies of advertising & the mustard gas of sinister intelligent editors, or were run down by the drunken taxicabs of Absolute Reality
Who jumped off the Brooklyn Bridge this actually happened and walked away unknown and forgotten into the ghostly daze of Chinatown soup alleyways & firetrucks, not even one free beer
Who sang out of their windows in despair, fell out of the subway window, jumped in the filthy Passaic, leaped on negroes, cried all over the street, danced on broken wineglasses barefoot smashed phonograph records of nostalgic European 1930s German jazz finished the whiskey and threw up groaning into the bloody toilet, moans in their ears and the blast of colossal steamwhistles
Who barreled down the highways of the past journeying to each other's hotrod-Golgotha jail-solitude watch Birmingham jazz incarnation
Who drove crosscountry seventytwo hours to find out if I had a vision or you had a vision or he had a vision to find out Eternity
Who journeyed to Denver, who died in Denver, who came back to Denver & waited in vain, who watched over Denver & brooded & loned in Denver and finally went away to find out the Time, & now Denver is lonesome for her heroes
Who fell on their knees in hopeless cathedrals praying for each other's salvation and light and breasts, until the soul illuminated its hair for a second
Who crashed through their minds in jail waiting for impossible criminals with golden heads and the charm of reality in their hearts who sang sweet blues to Alcatraz
Who retired to Mexico to cultivate a habit, or Rocky Mount to tender Buddha or Tangiers to boys or Southern Pacific to the black locomotive or Harvard to Narcissus to Woodlawn to the daisychain or grave
Who demanded sanity trials accusing the radio of hypnotism & were left with their insanity & their hands & a hung jury
Who threw potato salad at CCNY lecturerson Dadaism and subsequently presented themselves on the granite steps of the madhouse with the shaven heads and harlequin speech of suicide, demanding instantaneous lobotomy
And who were given instead the concrete void of insulin Metrazol electricity hydrotherapy psychotherapy occupational therapy pingpong & amnesia
Who in humorless protest overturned only one symbolic pingpong table, resting briefly in catatonia
Returning years later truly bald except for a wig of blood, and tears and fingers, to the visible madman doom of the wards of the madtowns of the East
Pilgrim State's Rockland's and Greystone's foetid halls, bickering with the echoes of the soul, rocking and rolling in the midnight solitude-bench dolmen-realms of love, dream of life a nightmare, bodies turned to stone as heavy as the moon
With mother finally *****, and the last fantastic book flung out of the tenement window, and the last door closed at 4 A.M. and the last telephone slammed at the wall in reply and the last furnished room emptied down to the last piece of mental furniture, a yellow paper rose twisted on a wire hanger on the closet, and even that imaginary, nothing but a hopeful little bit of hallucination—
Ah, Carl, while you are not safe I am not safe, and now you're really in the total animal soup of time—
And who therefore ran through the icy streets obsessed with a sudden flash of the alchemy of the use of the ellipse the catalog the meter & the vibrating plane
Who dreamt and made incarnate gaps in Time & Space through images juxtaposed, and trapped the archangel of the soulbetween 2 visual images and joined the elemental verbs and set the noun and dash of consciousness together jumping with sensation of
Pater Omnipotens Aeterna Deus
To recreate the syntax and measure of poor human prose and stand before you speechless and intelligent and shaking with shame, rejected yet confessing out the soul to conform to the rhythm of thought in his naked and endless head
The madman bum and angel beat in Time, unknown, yet putting down here what might be left to say in time come after death
And rose incarnate in the ghostly clothes of jazz in the goldhorn shadow of the band and blew the suffering of America's naked mind for love into an
Eli eli lamma lamma sabacthani
Saxophone cry that shivered the cities down to the last radio
With the absolute heart of the poem butchered out of their own bodies good to eat a thousand years
What sphinx of cement and aluminium bashed open their skulls and ate up their brains and imagination?
Moloch
! Solitude! Filth! Ugliness! Ashcans and unobtainable dollars! Children screaming under the stairways! Boys sobbing in armies! Old men weeping in the parks!
Moloch! Moloch! Nightmare of Moloch! Moloch the loveless! Mental Moloch! Moloch the heavy judger of men!
Moloch the incomprehensible prison! Moloch the crossbone soulless jailhouse and Congress of sorrows! Moloch whose buildings are judgement! Moloch the vast stone of war! Moloch the stunned governments!
Moloch whose mind is pure machinery! Moloch whose blood is running money! Moloch whose fingers are ten armies! Moloch whose breast is a cannibal dynamo! Moloch whose ear is a smoking tomb!
Moloch whose eyes are a thousand blind windows! Moloch whose skyscrapers stand in the long streets like endless Jehovas! Moloch whose factories dream and choke in the fog! Moloch whose smokestacks and antennae crown the cities!
Moloch whose love is endless oil and stone! Moloch whose soul is electricity and banks! Moloch whose poverty is the specter of genius! Moloch whose fate is a cloud of sexless hydrogen! Moloch whose name is the Mind!
Moloch in whom I sit lonely! Moloch in whom I dream angels! Crazy in Moloch! Cocksucker in Moloch! Lacklove and manless in Moloch!
Moloch who entered my soul early! Moloch in whom I am a consciousness without a body! Moloch who frightened me out of my natural ecstasy! Moloch whom I abandon! Wake up in Moloch! Light streaming out of the sky!
Moloch! Moloch! Robot apartments! invisable suburbs! skeleton treasuries! blind capitals! demonic industries! spectral nations! invincible madhouses! granite cocks! monstrous bombs!
They broke their backs lifting Moloch to Heaven! Pavements, trees, radios, tons! lifting the city to Heaven which exists and is everywhere about us!
Visions! omens! hallucinations! miracles! ecstacies! gone down the American river!
Dreams! adorations! illuminations! religions! the whole boatload of sensitive bullshit!
Breakthroughs! over the river! flips and crucifixions! gone down the flood! Highs! Epiphanies! Despairs! Ten years' animal screams and suicides! Minds! New loves! Mad generation! down on the rocks of Time!
Real holy laughter in the river! They saw it all! the wild eyes! the holy yells! They bade farewell! They jumped off the roof! to solitude! waving! carrying flowers! Down to the river! into the street!
Carl Solomon! I'm with you in Rockland
Where you're madder than I am
I'm with you in Rockland
Where you must feel strange
I'm with you in Rockland
Where you imitate the shade of my mother
I'm with you in Rockland
Where you've murdered your twelve secretaries
I'm with you in Rockland
Where you laugh at this invisible humour
I'm with you in Rockland
Where we are great writers on the same dreadful typewriter
I'm with you in Rockland
Where your condition has become serious and is reported on the radio
I'm with you in Rockland
Where the faculties of the skull no longer admit the worms of the senses
I'm with you in Rockland
Where you drink the tea of the breasts of the spinsters of Utica
I'm with you in Rockland
Where you pun on the bodies of your nurses the harpies of the Bronx
I'm with you in Rockland
Where you scream in a straightjacket that you're losing the game of actual pingpong of the abyss
I'm with you in Rockland
Where you bang on the catatonic piano the soul is innocent and immortal it should never die ungodly in an armed madhouse
I'm with you in Rockland
Where fifty more shocks will never return your soul to its body again from its pilgrimage to a cross in the void
I'm with you in Rockland
Where you accuse your doctors of insanity and plot the Hebrew socialist revolution against the fascist national Golgotha
I'm with you in Rockland
Where you will split the heavens of Long Island and resurrect your living human Jesus from the superhuman tomb
I'm with you in Rockland
Where there are twentyfive thousand mad comrades all together singing the final stanzas of the Internationale
I'm with you in Rockland
Where we hug and kiss the United States under our bedsheets the United States that coughs all night and won't let us sleep
I'm with you in Rockland
Where we wake up electrified out of the coma by our own souls' airplanes roaring over the roof they've come to drop angelic bombs the hospital illuminates itself imaginary walls collapse O skinny legions run outside O starry-spangled shock of mercy the eternal war is here O victory forget your underwear we're free
I'm with you in Rockland
In my dreams you walk dripping from a sea-journey on the highway across America in tears to the door of my cottage in the Western night

Для Карла Соломона
Я видел лучшие умы моего поколения, уничтоженные безумием, голодающие, истеричные, обнаженные
Тащатся по негритянским улицам на рассвете в поисках разгневанной дозы
Ангельноголовые хипстеры, жаждущие древней небесной связи со звездной динамо-машиной в механизме ночи
Кто в бедности, в лохмотьях, с ввалившимися глазами и под кайфом сидел и курил в сверхъестественной темноте холодноводных равнин, плывя над крышами городов, созерцая джаз.
Которые обнажили свои мозги перед небесами под солнцем и увидели мусульманских ангелов, шатающихся по освещенным крышам многоквартирных домов
Кто прошел через университеты с сияющими глазами, галлюцинируя Арканзас и трагедию Блейка-лайта среди ученых войны
Которые были исключены из академий за сумасшествие и публикацию непристойных од на окнах черепа
Которые прятались в небритых комнатах в нижнем белье, сжигали свои деньги в мусорных корзинах и слушали ужас через стену.
Которые были схвачены за лобковые бороды, возвращаясь через Ларедо с поясом марихуаны в Нью-Йорк
Которые ели огонь в крашеных отелях или пили скипидар в Райском переулке, смерть или чистилище ночь за ночью над своими торсами
Со снами, с наркотиками, с кошмарами наяву, алкоголем, членом и бесконечными яйцами
Несравнимые слепые улицы дрожащих облаков и молнии в сознании, устремляющиеся к полюсам Канады и Патерсона, освещая весь неподвижный мир Времени между
Пейотовая плотность залов, рассветы кладбища зеленых деревьев на заднем дворе, винное опьянение над крышами, районы с витринами магазинов teahead joyride, мигающий неоновый светофор, солнце, луна и вибрации деревьев в ревущих зимних сумерках Бруклина, разглагольствования пепельницы и свет разума доброго короля.
Которые приковали себя к метро для бесконечной поездки от Бэттери до святого Бронкса на бензедрине, пока шум колес и дети не свалили их с ног, дрожащих, с разинутым ртом и избитыми мозгами, лишенных блеска в унылом свете Зоопарка.
Кто тонул всю ночь в подводном свете Бикфорда, выплыл и просидел весь день за несвежим пивом в заброшенном Фугацци, слушая треск doom в водородном музыкальном автомате
Который говорил непрерывно семьдесят часов от парка до площадки, от бара до Бельвью, от музея до Бруклинского моста
Потерянный батальон платонических собеседников, прыгающих с крыльца, с пожарных лестниц, с подоконников, с Эмпайр Стейт, с Луны
Якетайаккинг, крики, рвота, шепот фактов, воспоминаний, анекдотов, ударов по глазам и потрясений больниц, тюрем и войн
Целые интеллекты, извергнутые в тотальном воспоминании на семь дней и ночей с блестящими глазами, мясо для синагоги, брошенное на мостовую.
Который исчез в никуда в Нью-Джерси, оставив за собой след из двусмысленных открыток с изображением Атлантик-Сити-Холла
Страдая от восточного пота, мандаринового перемалывания костей и китайской мигрени в условиях ломки от мусора в унылой меблированной комнате Ньюарка
Кто бродил вокруг да около в полночь по железнодорожному вокзалу, раздумывая, куда идти, и ушел, не оставив разбитых сердец
Кто зажигал сигареты в товарных вагонах, в товарных вагонах, мчащихся по снегу к одиноким фермам дедушкиной ночью
Которые изучали Плотина По Святого Иоанна Креста телепатию и боп каббалу потому что вселенная инстинктивно вибрировала у их ног в Канзасе
Который в одиночку бродил по улицам Айдахо в поисках провидческих индийских ангелов, которые были провидческими индийскими ангелами
Которые думали, что они сошли с ума только тогда, когда Балтимор сиял в сверхъестественном экстазе
Кто прыгнул в лимузины с китайцем из Оклахомы под порывом зимнего полуночного уличного света и дождя в маленьком городке
Который бродил голодный и одинокий по Хьюстону в поисках джаза, секса или супа и последовал за блестящим испанцем, чтобы поговорить об Америке и Вечности, безнадежная задача, и поэтому сел на корабль в Африку
Который исчез в вулканах Мексики, не оставив после себя ничего, кроме тени комбинезона, личинки и пепла поэзии, рассеянных в камине Чикаго
Которые вновь появились на Западном побережье, расследуя дело ФБР, в бородах и шортах, с большими пацифистскими глазами, сексуальными на фоне своей темной кожи, раздавая непонятные листовки
Которые прожигали дырки от сигарет в своих руках, протестуя против наркотического табачного дыма капитализма, которые раздавали суперкоммунистические брошюры на Юнион-сквер, плача и раздеваясь, в то время как сирены Лос-Аламоса завывали им, и завывали Уолл, и паром Стейтен-Айленд тоже завывал
Кто сломался, плача в белых спортивных залах, голый и дрожащий перед механизмами других скелетов
Которые кусали детективов за шею и визжали от восторга в полицейских машинах за то, что не совершили никакого преступления, кроме собственной дикой кулинарии, педерастии и опьянения
Которые выли, стоя на коленях в метро, и их стаскивали с крыши, размахивая гениталиями и рукописями
Которые позволили трахнуть себя в задницу святым мотоциклистам и визжали от радости
Которые взорвались и были взорваны этими человеческими серафимами, моряками, ласками атлантической и карибской любви
Которые кувыркались по утрам и вечерам в розовых садах и на траве общественных парков и кладбищ, свободно разбрасывая свое семя всем, кто придет, кто может
Которые бесконечно икали, пытаясь хихикнуть, но в итоге разрыдались за перегородкой в турецкой бане, когда белокурый и обнаженный ангел пришел, чтобы пронзить их мечом
Которые потеряли своих любовников из-за трех старых строптивиц судьбы одноглазой строптивицы гетеросексуального доллара одноглазой строптивицы, которая подмигивает из утробы матери, и одноглазой строптивицы, которая ничего не делает, кроме как сидит на заднице и обрезает интеллектуальные золотые нити на ткацком станке ремесленника.
Которая совокуплялась экстатично и ненасытно и упала с кровати, и продолжила путь по полу и по коридору, и закончила тем, что упала в обморок на стене с видением окончательной пизды и кончила, ускользая от последнего гизима сознания
Которые подслащивали урывки миллионов девушек, дрожащих на закате, и с красными глазами утром, но были готовы подсластить урывки восхода солнца, сверкая ягодицами под сараями и обнаженными в озере
Которые исчезали в огромных грязных фильмах, менялись местами во снах, внезапно просыпались на Манхэттене и выбирались из подвалов с похмелья от бессердечного токайского и ужасов железных снов на Третьей авеню и, спотыкаясь, добирались до бюро по безработице
Которые всю ночь ходили в окровавленных ботинках по сугробам доков, ожидая, когда откроется дверь в Ист-Ривер, полная пара и опиума.
Которые создавали великие суицидальные драмы на утесистых берегах Гудзона под голубым светом луны военного времени, и их головы будут увенчаны лавром в забвении.
Кто ел воображаемое рагу из баранины или переваривал крабов на илистом дне рек Бауэри
Которые плакали от романтики улиц с их тележками, полными лука, и плохой музыкой
Которые сидели в ящиках, дыша в темноте под мостом, и поднялись, чтобы соорудить клавесины на своих чердаках, которые кашляли на шестом этаже Гарлема, увенчанного пламенем, под туберкулезным небом, окруженным ящиками из-под апельсинов теологии
Который строчил всю ночь, раскачиваясь и переворачиваясь над возвышенными заклинаниями, которые в желтое утро были строфами тарабарщины
Кто готовил борщ с тухлыми животными, легкими, сердцем, лапами и хвостами, мечтая о чистом растительном царстве
Которые ныряли под грузовики с мясом в поисках яйца
Которые сбросили свои часы с крыши, чтобы проголосовать за Вечность вне времени, и будильники падали им на головы каждый день в течение следующего десятилетия
Которые три раза подряд безуспешно перерезали себе вены, сдались и были вынуждены открывать антикварные магазины, где им казалось, что они стареют, и плакали
Которые сгорели заживо в своих невинных фланелевых костюмах на Мэдисон-авеню среди взрывов свинцовых стихов и надрывного грохота железных полок моды, нитроглицериновых воплей фей рекламы и иприта зловещих интеллигентных редакторов, или были сбиты пьяными такси Абсолютной реальности.
Кто спрыгнул с Бруклинского моста, это произошло на самом деле, и ушел неизвестным и забытым в призрачное оцепенение бульваров Чайнатауна и пожарных машин, не получив даже одного бесплатного пива
Которые в отчаянии пели из своих окон, выпали из окна метро, прыгали в грязном Пассейике, прыгали на негров, рыдали на всю улицу, танцевали на разбитых бокалах босиком, разбивали граммофонные пластинки с ностальгическим европейским немецким джазом 1930-х, допивали виски, и их стошнило в кровавый унитаз, стоны в их уши и взрыв колоссальные паровые свистульки
Которые мчались по дорогам прошлого, направляясь друг к другу в хотрод-тюрьму Голгофа-одиночество, смотрите воплощение Бирмингемского джаза
Который ехал по пересеченной местности семьдесят два часа, чтобы выяснить, было ли у меня видение, или у тебя было видение, или у него было видение, чтобы узнать Вечность
Которая отправилась в Денвер, которая умерла в Денвере, которая вернулась в Денвер и напрасно ждала, которая наблюдала за Денвером, размышляла и жила в одиночестве в Денвере и, наконец, уехала, чтобы узнать время, и теперь Денвер тоскует по своим героям
Которые падали на колени в безнадежных соборах, молясь друг другу о спасении, свете и груди, пока душа на секунду не осветила свои волосы
Которые ломали голову в тюрьме, ожидая невозможных преступников с золотыми головами и очарованием реальности в сердцах, которые пели сладкий блюз Алькатрасу
Кто удалился в Мексику, чтобы выработать привычку, или в Роки Маунт - к нежному Будде, или в Танжер - к мальчикам, или в Саутерн Пасифик - к черному локомотиву, или в Гарвард - к Нарциссу, или в Вудлон - к ромашковой цепочке, или в могилу
Которые требовали суда по делу о вменяемости, обвиняя радио в гипнозе, и остались со своим безумием, своими руками и подвешенным жюри
Которые бросили картофельный салат в лектора CCNY по дадаизму и впоследствии предстали на гранитных ступенях сумасшедшего дома с бритыми головами и арлекинской речью о самоубийстве, требуя немедленной лоботомии
И которым вместо этого дали бетонную пустоту инсулина Метразол электричество гидротерапию психотерапию трудотерапию настольный теннис и амнезию
Который в знак протеста без чувства юмора перевернул только один символический стол для пинг-понга, ненадолго впав в кататонию
Вернувшись спустя годы по-настоящему лысым, если не считать парика из крови, слез и пальцев, к видимой судьбе безумца из подопечных безумных городов Востока.
Зловонные залы Рокленда и Грейстоуна в штате Пилигрим, пререкающиеся с эхом души, раскачивающиеся в полуночном одиночестве -скамейке-дольмене - царства любви, мечта о жизни - кошмар, тела, превратившиеся в камень, тяжелые, как луна.
С матерью, наконец, *****, и последней фантастической книгой, выброшенной из окна многоквартирного дома, и последней дверью, закрытой в 4 часа утра, и последним телефоном, врезавшимся в стену в ответ, и последней меблированной комнатой, опустевшей до последнего предмета ментальной мебели, желтой бумажной розы, скрученной на проволочная вешалка на шкафу, и даже эта воображаемая, ничего, кроме обнадеживающей маленькой галлюцинации—
Ах, Карл, пока ты не в безопасности, я не в безопасности, и теперь ты действительно в полном животном бульоне времени—
И который поэтому бежал по обледенелым улицам, одержимый внезапной вспышкой алхимии использования эллипса, каталога, счетчика и вибрирующей плоскости
Который мечтал и создавал воплощенные промежутки во времени и пространстве с помощью сопоставленных образов, и поймал архангела души в ловушку между двумя визуальными образами, и соединил элементарные глаголы, и поставил существительное и черточку сознания вместе, прыгая с ощущением
Отец всемогущий, Вечный Бог
Воссоздать синтаксис и меру бедной человеческой прозы и предстать перед вами безмолвным, умным и трясущимся от стыда, отвергнутым, но исповедующимся всей душой, чтобы соответствовать ритму мыслей в его обнаженной и бесконечной голове.
Бродяга-безумец и ангел бьются во времени, неизвестные, но записывающие здесь то, что, возможно, останется сказать во времени, наступающем после смерти.
И роза воплотилась в призрачных одеждах джаза в золотой тени группы и превратила страдания обнаженного разума Америки из-за любви в
Эли эли ламма ламма сабактхани
Крик саксофона, от которого дрожали города вплоть до последнего радио
С абсолютным сердцем поэмы, вырезанным из их собственных тел, годных в пищу тысячу лет
Какой сфинкс из цемента и алюминия раскроил им черепа и съел их мозги и воображение?
Молох
! Одиночество! Грязь! Уродство! Пепельницы и недосягаемые доллары! Дети кричат под лестницами! Мальчики, рыдающие в армиях! Старики, плачущие в парках!
Молох! Молох! Кошмар Молоха! Молох, лишенный любви! Ментальный Молох! Молох, суровый судья людей!
Молох - непостижимая тюрьма! Молох - скрещенная кость, бездушная тюрьма и Конгресс скорбей! Молох, чьи здания - это суд! Молох - огромный камень войны! Молох ошеломленных правительств!
Молох, чей разум - чистый механизм! Молох, в чьей крови текут деньги! Молох, чьи пальцы - десять армий! Молох, чья грудь - людоедская динамо-машина! Молох, чье ухо - дымящаяся могила!
Молох, чьи глаза - тысяча слепых окон! Молох, чьи небоскребы возвышаются на длинных улицах, как бесконечные Иеговы! Молох, чьи фабрики грезят и задыхаются в тумане! Молох, чьи дымовые трубы и антенны венчают города!
Молох, чья любовь - бесконечное масло и камень! Молох, чья душа - электричество и банки! Молох, чья бедность - призрак гения! Молох, чья судьба - облако бесполого водорода! Молох, чье имя - Разум!
Молох, в котором я сижу одиноко! Молох, в котором мне снятся ангелы! Сумасшедший в Молохе! Хуесос в Молохе! В Молохе нет любви и мужественности!
Молох, который рано вошел в мою душу! Молох, в котором я являюсь сознанием без тела! Молох, который напугал меня до моего естественного экстаза! Молох, которого я покидаю! Проснись в Молохе! Свет, льющийся с неба!
Молох! Молох! Роботы-квартиры! невидимые пригороды! сокровищницы скелетов! слепые столицы! демонические индустрии! призрачные нации! непобедимые сумасшедшие дома! гранитные члены! чудовищные бомбы!
Они сломали себе хребты, вознося Молоха на небеса! Тротуары, деревья, радиоприемники, тонны! возносим город к небесам, который существует и находится повсюду вокруг нас!
Видения! знамения! галлюцинации! чудеса! экстази! спустился по американской реке!
Мечты! обожание! иллюминации! религии! целая куча деликатного дерьма!
Прорывы! за рекой! перевороты и распятия! унесенный потопом! Максимумы! Прозрения! Отчаивается! Десять лет звериных криков и самоубийств! Умы! Новая любовь! Безумное поколение! вниз по скалам времени!
Настоящий святой смех в реке! Они все это видели! эти дикие глаза! святые вопли! Они попрощались! Они спрыгнули с крыши! к одиночеству! машет! несу цветы! Вниз к реке! на улицу!
Карл Соломон! Я с тобой в Рокленде
Где ты злишься больше, чем я
Я с тобой в Рокленде
Где вы, должно быть, чувствуете себя странно
Я с тобой в Рокленде
Где ты подражаешь тени моей матери
Я с тобой в Рокленде
Где вы убили своих двенадцать секретарей
Я с тобой в Рокленде
Где вы смеетесь над этим невидимым юмором
Я с тобой в Рокленде
Где мы великие писатели на одной и той же ужасной пишущей машинке
Я с тобой в Рокленде
Где ваше состояние стало серьезным и о нем сообщили по радио
Я с тобой в Рокленде
Где способности черепа больше не допускают червей чувств
Я с тобой в Рокленде
Где ты пьешь чай из грудей старых дев Утики
Я с тобой в Рокленде
Где ты каламбуришь над телами своих медсестер, гарпий Бронкса
Я с тобой в Рокленде
Где ты кричишь в смирительной рубашке, что проигрываешь игру в настоящий пинг-понг бездны
Я с тобой в Рокленде
Там, где вы стучите по оцепеневшему пианино, душа невинна и бессмертна, она никогда не должна безбожно умирать в вооруженном сумасшедшем доме.
Я с тобой в Рокленде
Где еще пятьдесят потрясений никогда больше не вернут твою душу в ее тело из ее паломничества к кресту в пустоте.
Я с тобой в Рокленде
Где вы обвиняете своих врачей в безумии и замышляете еврейскую социалистическую революцию против фашистской национальной Голгофы
Я с тобой в Рокленде
Где вы расколете небеса Лонг-Айленда и воскресите своего живого человеческого Иисуса из сверхчеловеческой могилы
Я с тобой в Рокленде
Где двадцать пять тысяч безумных товарищей все вместе поют заключительные строфы Интернационала.
Я с тобой в Рокленде
Где мы обнимаем и целуем Соединенные Штаты под нашими простынями, Соединенные Штаты, которые кашляют всю ночь и не дают нам спать
Я с тобой в Рокленде
Где мы просыпаемся, наэлектризованные из комы самолетами наших собственных душ, ревущими над крышей, они прилетели, чтобы сбросить ангельские бомбы, больница освещает себя, воображаемые стены рушатся, О, тощие легионы выбегают наружу, О, усыпанный звездами шок милосердия, вечная война здесь, О, победа, забудь о своем нижнем белье, мы свободны.
Я с тобой в Рокленде
В моих снах ты, промокший после морского путешествия, в слезах идешь по шоссе через всю Америку к двери моего коттеджа в западной ночи.