Текст и перевод песни Francesco Guccini - Piazza Alimonda

Piazza Alimonda

Genova, schiacciata sul mare, sembra cercare
Respiro al largo, verso l'orizzonte.
Genova, repubblicana di cuore, vento di sale,
D'anima forte.
Genova che si perde in centro nei labirintici vecchi carrugi,
Parole antiche e nuove sparate a colpi come da archibugi.
Genova, quella giornata di luglio, d'un caldo torrido
D'Africa nera.
Sfera di sole a piombo, rombo di gente, tesa atmosfera.
Nera o blu l'uniforme, precisi gli ordini, sudore e rabbia;
Facce e scudi da Opliti, l'odio di dentro come una scabbia.
Ma poco più lontano, un pensionato ed un vecchio cane
Guardavano un aeroplano che lento andava macchiando il mare;
Una voce spezzava l'urlare estatico dei bambini.

Panni distesi al sole, come una beffa, dentro ai giardini.
Uscir di casa a vent'anni è quasi un obbligo, quasi un dovere,
Piacere d'incontri a grappoli, ideali identici, essere e avere,
La grande folla chiama, canti e colori, grida ed avanza,
Sfida il sole implacabile, quasi incredibile passo di danza.
Genova chiusa da sbarre, Genova soffre come in prigione,
Genova marcata a vista attende un soffio di liberazione.
Dentro gli uffici uomini freddi discutono la strategia
E uomini caldi esplodono un colpo secco, morte e follia.
Si rompe il tempo e l'attimo, per un istante, resta sospeso,
Appeso al buio e al niente, poi l'assurdo video ritorna acceso;
Marionette si muovono, cercando alibi per quelle vite
Dissipate e disperse nell'aspro odore della cordite.

Genova non sa ancora niente, lenta agonizza, fuoco e rumore,
Ma come quella vita giovane spenta, Genova muore.
Per quanti giorni l'odio colpirà ancora a mani piene.
Genova risponde al porto con l'urlo alto delle sirene.
Poi tutto ricomincia come ogni giorno e chi ha la ragione,
Dico nobili uomini, danno implacabile giustificazione,
Come ci fosse un modo, uno soltanto, per riportare
Una vita troncata, tutta una vita da immaginare.
Genova non ha scordato perché è difficile dimenticare,
C'è traffico, mare e accento danzante e vicoli da camminare.
La Lanterna impassibile guarda da secoli gli scogli e l'onda.
Ritorna come sempre, quasi normale, piazza Alimonda.

La "salvia splendens" luccica, copre un'aiuola triangolare,
Viaggia il traffico solito scorrendo rapido e irregolare.
Dal bar caffè e grappini, verde un'edicola vende la vita.
Resta, amara e indelebile, la traccia aperta di una ferita

Площадь Алимонда

Генуя, прижатая к морю, как будто ищет,
Вздоха на просторе, там, у горизонта.
Генуя, республиканка в сердце, ветер соленый,
С сильной душой.
Генуя, что теряется в центре в лабиринте старых карруджи,
Слова старые и новые летят, как пули из аркебуз.
Генуя, в тот июльский день, в знойный, палящий,
Как в черной Африке.
Солнце в зените, гул толпы, напряженная атмосфера.
Черная или синяя форма, четкие приказы, пот и ярость;
Лица и щиты, как у гоплитов, ненависть внутри, словно чесотка.
Но чуть дальше, пенсионер и старый пес
Смотрели на самолет, что медленно парил над морем;
Голос чей-то разрывал восторженный детский крик.

Белье, развешанное на солнце, как насмешка, в садах.
Уйти из дома в двадцать лет — почти обязанность, почти долг,
Радость встреч, гроздьями, общие идеалы, быть и иметь,
Огромная толпа зовет, песни и краски, крики, и движется вперед,
Бросает вызов нещадному солнцу, почти невероятный танец.
Генуя, запертая решетками, Генуя страдает, как в тюрьме,
Генуя, под надзором, ждет глотка освобождения.
В кабинетах холодные люди обсуждают стратегию,
А горячие — взрываются сухим выстрелом, смерть и безумие.
Время замирает, на мгновение, остается в подвешенном состоянии,
Повисшим во тьме и ничто, потом абсурдное видео снова включается;
Марионетки двигаются, ища оправданий для тех жизней,
Рассеянных и развеянных в едком запахе кордита.

Генуя еще ничего не знает, медленно умирает, огонь и шум,
Но, как та молодая, угасшая жизнь, Генуя гибнет.
Сколько дней еще ненависть будет бить полными горстями.
Генуя отвечает порту громким воем сирен.
Потом все начинается снова, как каждый день, и те, кто правы,
Говорю, благородные люди, дают безжалостное оправдание,
Как будто есть способ, один единственный, вернуть
Оборванную жизнь, целую жизнь, которую можно было бы представить.
Генуя не забыла, потому что трудно забыть,
Здесь движение, море, и певучий акцент, и улочки, по которым можно бродить.
Фонарь безмятежно смотрит веками на скалы и волны.
Возвращается, как всегда, почти обычная, площадь Алимонда.

«Шалфей блестящий» сверкает, покрывает треугольную клумбу,
Обычный поток машин движется быстро и беспорядочно.
Из бара — кофе и граппа, зеленый киоск продает жизнь.
Остается, горький и неизгладимый, открытый след раны.