Lyrics and translation Kari Bremnes - Montreal

Montreal

I saw that she was rather young.
She was standing at the counter of a dusty old arcade.
She must have weighed at least 200 pounds,
But everything she sold was slim and finely made.
I'd seen nothing so enchanting for so long.
This was Montreal, I was hiding from the rain.
She wore black fingernails and went right into a song,
As she slowly came to me with this refrain:
I'm selling all my mother's clothes:
Her lingerie, her skirts and coats.
Her beauty was as pure as this affair is sordid.
I'm selling all my mother's clothes,
And, yes, I find it morbid.
She chain-smoked as she handled dark velour.
These hand-made things she showed me in her dramatic fashion.
She saw for me these clothes held an allure,
The moiré and silk seemed to stir my passion.
It was Dior, it was Chanel, a certain cut, a seamless seam.
The black-nailed girl could clearly see my weakness.
A weakness fed by a strange and sensuous dream.
With a joyless laugh she said those lines again:
I'm selling all my mother's clothes:
Her lingerie, her skirts and coats.
Her beauty was as pure as this affair is sordid.
I'm selling all my mother's clothes,
And, yes, I find it morbid.
She showed me last a handbag made of velvet.
In it were expensive stones like amethyst and jade.
Black sapphires had been shaped just like a rose.
For the funeral of a lover her mother had them made.
It probably was Paris where he died, is what she said,
As this big forgotten daughter glanced towards the window.
I'll sell the sapphires cheap, the man's long dead!
With a vacant laugh she gave those lines again:
I'm selling all my mother's clothes:
Her lingerie, her skirts and coats.
Her beauty was as pure as this affair is sordid.
I'm selling all my mother's clothes,
And, yes, I find it morbid.

Монреаль

Я видела, что она была довольно молода.
Она стояла за прилавком старой пыльной галереи.
Она весила, должно быть, килограмм под сто,
Но все, что она продавала, было изящным и тонкой работы.
Я давно не видела ничего столь очаровательного.
Это был Монреаль, я пряталась от дождя.
У нее были черные ногти, и она запела,
Медленно подходя ко мне с этим припевом:
Я продаю всю одежду моей матери:
Ее белье, юбки и пальто.
Ее красота была так же чиста, как это дело грязно.
Я продаю всю одежду моей матери,
И, да, я нахожу это болезненным.
Она курила одну за другой, перебирая темный велюр.
Эти вещи ручной работы она показывала мне с театральной манерностью.
Она видела, что эта одежда манит меня,
Муар и шелк, казалось, разжигали мою страсть.
Это был Dior, это был Chanel, особый крой, безупречный шов.
Девушка с черными ногтями ясно видела мою слабость.
Слабость, питаемую странным и чувственным сном.
С безрадостным смехом она снова произнесла эти строки:
Я продаю всю одежду моей матери:
Ее белье, юбки и пальто.
Ее красота была так же чиста, как это дело грязно.
Я продаю всю одежду моей матери,
И, да, я нахожу это болезненным.
Наконец, она показала мне сумочку из бархата.
В ней были дорогие камни, такие как аметист и нефрит.
Черные сапфиры были огранены в форме розы.
Их заказала ее мать для похорон возлюбленного.
Он, вероятно, умер в Париже, сказала она,
Эта крупная, забытая дочь, глядя в окно.
Я продам сапфиры дешево, этот мужчина давно умер!
С пустым смехом она снова повторила эти строки:
Я продаю всю одежду моей матери:
Ее белье, юбки и пальто.
Ее красота была так же чиста, как это дело грязно.
Я продаю всю одежду моей матери,
И, да, я нахожу это болезненным.